Ленин без грима - стр. 15
Не жалея времени, сил, средств при помощи Московского горкома партии и государственных музеев энтузиастам удалось раздобыть множество подлинных вещей конца XIX века, книг, заполнить ими просторные стены.
Я написал об этом музее очерк. Еще бы, именно на даче в Кузьминках завершена книга, которую толкователи ленинизма признают «подлинным манифестом революционной социал-демократии». Этот манифест заканчивался возвышенными словами: «…русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».
Вот когда пролетариям соседнего с дачей Люблинского литейно-механического и всех других заводов была уготована роль авангарда в задуманной в голове молодого дачника мировой встряске. (Кто сегодня из молодых выпускников университетов в 23 года способен дать России теорию, чтобы решить проблемы, не менее острые, чем те, которые переживала Российская империя в 1893 году?)
Таким образом, белостенная дача в Люблино стала объектом музейного показа, местной достопримечательностью. К ней проторили тропу экскурсанты, благоговейно взиравшие на простую металлическую кровать, заправленную тонким одеялом, стул и стол под настольной лампой с зеленым абажуром… Здесь, как рассказывали посетителям, допоздна горел свет, здесь будущий вождь писал свои сочинения, переводил Энгельса, брошюру Каутского «Основные положения Эрфуртской программы», на этой даче Ленин учился печатать на машинке, причем непременно быстро.
И вдруг в один черный для энтузиастов день музей тихо прикрыли. Экспонаты куда-то увезли. Как мне рассказывал опечаленный Бор-Раменский, участники революции и Гражданской войны, отсидевшие по два десятка лет в родных советских тюрьмах и лагерях, до последнего вздоха верили, что в эти самые лагеря они попали случайно, по некой исторической ошибке, по злой воле предателя Сталина, изменившего великому делу Ленина.
«А наш Ильич – человек гениальный, он не виноват в лагерях», – убеждал меня Бор-Раменский, и внушал эту мысль мне, молодому члену партии, и я искренне радовался, что такой вот замечательный большевик, принадлежавший к старой ленинской гвардии, не сгинул в лагере, вышел на свободу, сумел начать новую жизнь, основал еще один ленинский мемориал.
Старик Бор-Раменский с юношеским пылом покупал в букинистических магазинах книги, брошюры, журналы конца XIX века, какие мог читать его кумир летом 1894 года. Не жалел персональной пенсии на книги. Рылся в архивах, чтобы найти документальное подтверждение версии о подлинности ленинской дачи. В тридцатые годы Мария Ильинична, которую привозили в Кузьминки, признала, что белый двухэтажный дом с мезонином – та самая дача, где жила семья Ульяновых. И вот докопался кандидат исторических наук, что не так все было…