Лемносский дневник офицера Терского казачьего войска 1920–1921 гг. - стр. 21
Есть исключения. Офицерам оставляют холодное оружие, а командирам разрешается носить револьвер. Для охранной и полицейской службы оставлены винтовки, по 20 штук на тысячу человек. Наконец, казакам оставляют кинжалы, так как их изъятие считается на Кубани великим оскорблением.
Но очень скоро становится ясно, что много оружия было утаено, так как имели место вооруженные нападения на местное население! А ввиду того, что чаталджинские происшествия показывают возможность антифранцузского восстания, в январе 1921 г. ген. Бруссо приказывает Фостикову разоружить рядовых и младших офицеров, за исключением кинжалов и шашек. Винтовки, служащие для «охраны порядка, будут описаны, будут храниться в одном месте и строго охраняться для нужд смотров»[98].
Но из-за Фостикова эти меры проваливаются, так как месяц спустя русскому начальству придется сознаться, что на Лемносе находятся 500 винтовок (т. е. 100 лишних), 232 револьвера, 12 пулеметов и… 4 пушки![99] Можно спокойно предположить, что эти данные сильно занижены. Одно время СОС намечает изъять все лишнее оружие силой, но из-за вероятности вооруженного столкновения пришлось от этой мысли отказаться.
Конвой генерала Бруссо
Когда Бруссо возглавлял французскую военную миссию в Крыму, Врангель назначил ему казачий конвой. Забыл ли об этом барон? Приказ как таковой никогда не отменялся, и весь конвой последовал за генералом во время эвакуации на борту «Вальдека Руссо» и дальше на Лемнос. Это была иррегулярная горская сотня[100] под командой есаула Слободинского. Все 8 ее офицеров были православными, а 19 унтер-офицеров и 70 рядовых были отчасти мусульманами (терские казаки), отчасти буддистами (калмыки). Бруссо позаботился об их скромном денежном довольствии. Надо сказать, что при наличии лишь небольшого числа французских солдат и все растущей неприязни русского офицерства подобный конвой оказывается далеко не лишним.
В своих записках Бруссо отзывается об этих преданных казаках с исключительной нежностью. Он описывает их как «замечательных солдат»; многие из них уже немолоды, не раз ранены, почти все – георгиевские кавалеры[101]. Неоднократно выражает он озабоченность их дальнейшей судьбой, подчеркивая ненужность их включения в Иностранный легион, так как «они далеки от нашей культуры и им недостает индивидуальности», «больше похожи на военное семейство, нежели на воинскую часть», и рискуют превратиться «в развалины при потери связи между собой и с начальством»[102]. И добавляет: «преданность моей персоне этих горцев такова, что возникла к ним почти враждебность со стороны самих русских. В случае моего отъезда положение их станет весьма трудным»