Лекарство от меланхолии - стр. 5
Сполохи огня отплясывали на их одичавших лицах, застилая глаза рыжими отблесками. Мужчины прислушивались к слабому холодному дыханию друг друга и присматривались к морганию век, словно у ящерицы. Наконец один из них принялся ворошить мечом огонь.
– Не смей, болван! Ты нас выдашь!
– Какая разница, – сказал он. – Дракон и так учует нас за много миль. Боже праведный, ну и холод. Лучше бы я остался в замке.
– Мы ищем смерти, а не сна, мы…
– Ради чего? Зачем? Дракон никогда не суется в город!
– Тише ты, дуралей! Он пожирает одиноких странников по пути из нашего города в другой!
– Ну и пусть пожирает, а нам пора по домам!
– Да помолчи ты! Слышишь?
Мужчины замерли.
Они долго ждали, но услышали только, как тревожно вздрагивают их кони, словно черные бархатные тамбурины, да позвякивают серебристые стремена.
– Ах, – вздохнул второй. – Что за край ужасов. Чего только здесь не случается. Кто-то задувает солнце. Наступает ночь. А потом, потом, о Боже, ты только послушай! Говорят, у дракона огненные глазищи. Он изрыгает белые испарения, пронзая темноту пустошей. Извергает серу и громы, испепеляет травы. Овцы мрут от страха. Женщины рожают уродов. Драконье неистовство способно обратить в прах башенные стены. На рассвете его жертвы разметаны по холмам. Я спрашиваю, сколько рыцарей вышли против этого чудовища и сложили головы, как, может, суждено и нам?
– Достаточно!
– Больше чем достаточно! Здесь, в пустыне, я даже не могу сказать, какой сейчас год!
– Девятисотый от Рождества Христова.
– Нет, нет, – зашептал второй, зажмурив глаза. – На этой пустоши Время исчезло, здесь – только Вечность. Мне чудится, если я побегу обратно по дороге, окажется, что город пропал, люди еще не родились, все изменилось, камень для замков не вырублен из каменоломен, деревья в лесах не спилены. Не спрашивай, откуда я это знаю. Пустошь знает и подсказывает. И вот мы одни в землях огненного дракона. Спаси и сохрани нас, Господь!
– Если боязно, надень доспехи!
– Что толку? Дракон выскакивает из ниоткуда; нам не дано знать, где его логово. Он растворяется в тумане; мы не знаем, куда он уходит. Да, нацепим же латы, хоть умрем в приличном облачении.
Не успев приладить серебряный нагрудник, второй воин снова замер и повернул голову.
Из сумрачной местности, преисполненной ночи и пустоты, из сердцевины самой пустоши примчался ветер, насыщенный песком, отмеряющим время в песочных часах. Черные солнца горели в душе того новоявленного ветра, что гнал мириады обугленных листьев, сорванных с осеннего древа за горизонтом. Ветер растворял местность, вытягивал кости, словно они восковые, мутил и сгущал кровь, и она осклизлыми комками оседала в мозгу. Ветер нес тысячи умирающих душ, смущенных и неприкаянных. Туман переходил во мглу, а та – во тьму. Местность не признавала человека, часов и годов. Лишь двое стояли в безликой пустоте внезапно грянувших морозов, бурь и белого грома, что последовал за обвалом огромного пласта зеленого стекла – молнии. Шквальный ливень обрушился на землю; все померкло, пока не воцарилась бездыханная тишь, где два одиноких человека, в которых еще теплилась жизнь, ждали на холоде.