Легко видеть - стр. 52

Однако в тот вечер, оставив так много земли ниже себя, погружаясь вместе с соседними цирками в сумерки, они ощущали ненапрасность своих трудов и красоту жизни, глядя на искрящий костер и полагая, что уже сделали основное, чтобы перевалить в долину Кабаньей. И все же Михаила не оставляло смутное предчувствие, что им неспроста дали так далеко втянуться в западню и теперь осталось только захлопнуть выход из нее. Михаил не стал делиться предчувствием со спутниками. Однако оно не обмануло. На следующее утро погоду было не узнать. Западный ветер нес с Байкала тяжелые облака, срывавшиеся с гребней внутрь цирков разорванными в клочья. Вскоре видимость близких стен, склонов и дна ущелья вовсе пропала. Они оказались зависшими на высоте без возможности продвинуться вверх. Вниз, правда, спуститься ничто не мешало – хотя бы наощупь, но такой вариант их совсем не вдохновлял. Слава Богу, топить костер здесь было чем – стланика росло очень много, воды же с незамедлившим начаться сильным дождем стало и вовсе гораздо больше, чем нужно. Скверно было то, что ветер задувал с незакрытого торца под тент и грозил совсем промочить пока еще относительно сухие спальные мешки. Они вылили из полиэтиленовой трубы хранившуюся в ней воду и, расправив ее в плоское полотно, завесили наветренный торец. Они еще не знали, что им придется пережидать непогоду на своем пупе целых четверо суток, почти не выходя из-под тента и мало что видя вокруг себя. В этом то грязно-молочном, то грязно-сером мире совсем другой смысл приобретали звуки. То из одного цирка, то из другого слышался грохот камнепадов, и однажды, уже в темноте, в ближайшем кулуаре на фоне устрашающего громыхания каменных глыб, улетающих вниз и сталкивающихся между собой, были видны до жути яркие, длинные языки пламени и вспышки искр, которые они вышибали друг из друга и из скального ложа. Зрелище было недолгое, но впечатляющее. Ни Михаил, ни Ваня прежде не подозревали, что при камнепадах бывает столько огня, хотя оба видели их в горах совсем немало. Большую часть времени ожидания приличной погоды, которая позволила бы двинуться к гребню и за него, они спали или дремали, и все равно оставалась масса возможностей думать, думать и думать. В те дни Михаил как никогда упорно искал ответы на свои вопросы о том, с кем и как жить дальше. После первого Кантегирского похода прошло два года. Последнее свидание с Олей имело место несколько месяцев назад после порядочного перерыва, и он твердо решил, что других не будет, раз она думает, что ей одной дано решать, когда им видеться, когда нет. Быть только любовником по вызову (о том, чтобы он стал Олиным мужем, а она его женой, речи уже не было ни с той, ни с другой стороны) он не собирался. Держать же Олю в положении любовницы по вызову было бы не менее глупо, даже если бы вдруг обнаружилась такая зависимость ее от него (что было весьма маловероятно, потому что Оля перешла на другую работу и этим уже уменьшила зависимость от бывшего партнера по делам), поскольку в его глазах связь на основе диктата с любой стороны теряла всякий смысл. Заменять свободное и искренне влечение принуждением и расчетом все равно означало ставить крест на любви. Это он обдумал крепко и всесторонне. И если Оля считала, что власть ее наготы, особенно потрясающего бюста и невероятной гибкости талии, безгранична несмотря ни на что, то она ошибалась. Односторонней зависимости его от нее не могло быть с той минуты, когда он осознал, каков новый Олин сценарий продолжения их отношений. Означал ли такой оборот дела, что ему есть смысл обратиться назад к Лене? Тоже нет. Михаил прекрасно помнил, какое убеждение возникло у него после первого же слияния с Олей – чем бы ни кончилась их связь, с Леной, он все равно разведется после тех ощущений, которое он испытал с новой любовью. Да, что и говорить, Олины формы и поведение в постели обладали достаточной притягательной силой, чтобы со всем этим никак не хотелось расстаться навек. Однако даже для этого недопустимо было попуститься достоинством, как он его понимал.