Легко видеть - стр. 121

Странно сложилась семейная жизнь обеих сестер. Одна хотела навсегда покинуть мужа – и не покинула; другая же и мысли не допускала, что ее могут оставить, но ее оставили. Если бы надо было доказывать кому-то, что семейные узы возникают и распадаются отнюдь не только по воле супругов – и даже не столько по их воле, потому что к этому в первую очередь причастны Небеса, то более убедительного примера не стоило бы искать. Впрочем, вся дальнейшая Людочкина жизнь, к великому огорчению Михаила, напоминала слишком прямолинейное назидание любому, кто размышлял, что ему выбрать – любовь или карьеру.

Едва из института ушел директор Пахомов, который всегда поддерживал Люду во всех начинаниях, ее положение сильно осложнилось. Новый директор – Болденко – был членом бюро райкома КПСС и еще большим конъюнктурщиком, чем прежний. Ему очень хотелось безостановочно продвигаться наверх. Поэтому он крайне заинтересовался, как он считал, вполне многообещающим лозунгом «Пятилетке качества – отличную документацию!», придуманным сотрудником Людиного отдела. Этот сотрудник обладал отличным политическим нюхом, но его дарование на данном лозунге практически иссякло. Наполнять формулу хоть каким-нибудь смысловым содержанием по должности пришлось прежде всего Люде. Болденко поручил ей обеспечить идейную обработку первого секретаря одного из центральных районов Москвы. Без его поддержки нельзя было начать кампанию по выдвижению всесоюзной инициативы, венчаемой настолько красивым лозунгом, что на него непременно должны были бы клюнуть в ЦК КПСС. Болденко уже прикинул, на какую высоту он сможет взлететь после соответствующей раскрутки дела. Там, в ЦК, таких инициаторов ценили, брали на учет и при первой открывшейся вакансии в партноменклатуре назначали на более ответственный пост.

На беду Люды Фатьяновой, наполнять лозунг было нечем. Это Михаил откровенно объяснил ей заранее. Люде было нечем возразить, но он видел, что ей хочется, чтобы лозунг заработал на карьеру – и не только Болденковскую, но и ее собственную. Заместитель директора Баурсаков тоже не хотел, чтобы поезд ушел без него. На раздувании пустого пузыря сосредоточились интересы всего руководства института – с позволения сказать – научного, а также партийного. Низовая партийная организация всегда обязательно должна была находиться в гуще событий и создавать творческую атмосферу, в которой, по мысли высшего партийного руководства, только и могла возникать всесоюзная инициатива, идущая снизу, от масс. Желающих получить дивиденды от задуманной спекуляции оказалось более чем достаточно, однако доказывать первому секретарю райкома, чем отличная документация должна отличаться от нормальной, ни трусоватый Болденко, ни многоопытный Баурсаков сами не стали, а выставили вперед себя на авансцену коммуниста товарищ Фатьянову. Первый секретарь райкома (или попросту «первак»), выслушав Людины доводы в пользу продвижения инициативы, сразу почувствовал, что кроме демагогии ничего в предложении института нет. Конечно, он знал, что демагогия в таком деле – это самое важное, и он готов был бы ее поддержать, если б она действительно обещала дать хоть что-то, похожее на реальный эффект в деле повышения качества продукции, однако ничего обещающего не почувствовал. Его собственный опыт подсказывал, что с инициативами опасно ошибаться, что тут надо действовать наверняка. А как он сам будет убеждать секретаря московского горкома или, к примеру, самого заведующего промышленным отделом ЦК, если ему ничего вразумительного не могут сказать сейчас.?