Ледяной клад - стр. 33
– Мне хотелось бы еще, Мария, чтобы вы это поняли как мои извинения перед вами. У вас сегодня была бы хорошая ночь, а я испортил ее…
Баженова уже успела сменить простыни, наволочку. Держа подушку в руках, она круто обернулась, подавляя готовую бурно прорваться речь, скорее коротким вздохом, чем словом, выговорила только: «Эх!», наотмашь, куда попало, швырнула на кровать подушку, а сама пошла за печь, в кухонный закоулок.
– Ложитесь! – требовательно сказала она уже оттуда. – Я вам мешать не стану. Спокойной ночи.
Цагеридзе разделся, отстегнул протез и лег в прохладную, пахнущую свежим бельем постель с неладным чувством: из-за него или сама Баженова, или ее мать, несчастная старуха, проведут ночь без привычного удобства. Сильно поднывала застуженная в дороге и намятая трудной ходьбой культя. И все же какое это блаженство – вот так вытянуться вольготно на мягкой постели!
А на дворе мороз палит, должно быть, еще суровее, все время трещат в окнах стекла. Пусть! У Цагеридзе сладко закружилась голова, он словно опять закачался в кошеве на ухабах. Мимо прошла Баженова, почему-то двуликая. Одно лицо с ослепляюще красивой улыбкой и в то же время с оттенком тоски в глазах, а другое лицо – искривленное злобой: «Ну и лежи!» Возник рядом с ней Павлик. Гонит и гонит совершенно уставшую лошаденку. Свистит, ухает, орет во все горло: «Жгутся морозы, вьется пурга…» Ну да, конечно, «разве напугают лесорубов снега»?
Боже, а какие все-таки здесь высоченные сосны! Стволы прямые, без сучьев, и только у самых макушек – пышные кроны, все в блестках льдистого снега. Метель из огней! Сколько этих танцующих в воздухе льдинок насыпалось повсюду! Грудью пробивает себе дорогу в снегу измученная лошадка. Остановись она – и сразу, наверное, засыплет совсем и кошеву, и Павлика, и даже эти высоченные сосны. А где-то в этой сверкающей хороводной метели – миллион, тот самый миллион из замороженных во льду бревен, ради которого и едет он, свернувшийся в клубочек на дне кошевы человек…
Цагеридзе тяжело повернулся в постели. Нестерпимо ноет культя. Не слишком ли сильно застудил он ее? Опять начнется гнойное воспаление. Тогда что же – ехать обратно? В Красноярск, в госпиталь. Хирурги снова начнут резать, чистить, скоблить… А льдистая метель кружит и кружит голову. И Павлик ухает, свистит, поет: «Жгутся морозы, вьется пурга…» Стоп! Толчок… На кого-то наехали, что ли? Почему сразу поднялась такая суматоха? Кричат: «Фенечка!», «Феня!» Откуда, какая Феня?
И вовсе внятное ударило прямо в уши:
– Федосья…
Цагеридзе рванулся и открыл глаза.