Леди-служанка - стр. 26

– Ну что же… – бросил он наконец. – Приведите сюда этого негодяя, если думаете, что от него будет хоть какая-то польза. Завтрашний день меня вполне устроит. Давайте пригласим его к чаю! Быть может, потом мы сыграем с ним в роббер или в пикет. – И запрокинув голову, Лоример расхохотался, словно закудахтал.

Итак, сегодня ей удалось заключить две сделки, к своему удовлетворению подумала Обри, положив часы в карман.

– Благодарю вас, сэр. Сейчас я принесу вам яйцо, а потом отправлю записку Креншоу, – сказала она твердо.

– Непременно, миссис Монтфорд, – произнес он язвительно, и Обри уже взялась за ручку двери, когда голос майора остановил ее: – Погодите, Обри.

– Да, майор?

– Вы и мальчик… Никто не знает, что вы здесь?

– Никто, сэр.

– Отдайте часы мальчику, непременно.

– Да, майор, но чуть позже…

– Ах, позже? Но почему?

– Он еще слишком мал, сэр, чтобы уяснить суть подарка, – выдавила Обри, отводя взгляд в сторону. – Я отдам ему часы в день совершеннолетия, если вы не против.

Лоример что-то пробормотал, кивнув, и Обри восприняла это как согласие.

Уже закрывая за собой дверь, она подумала: «Совершеннолетие Айана. Боже мой, как же еще до этого далеко – и в то же время так близко». Пока шла по пустому коридору, она ощущала, как у нее в кармане тяжело покачиваются часы, и, казалось, слышала их тиканье.

В офисе графа Уолрейфена ранним утром всегда было многолюдно. Клерки, рассыльные и политические подхалимы сновали взад-вперед с правовыми документами, законодательными предложениями и неотложными письмами, так как, в отличие от большинства английских аристократов, Уолрейфен занимался политикой не как дилетант, а как профессионал.

Пожалуй, единственный, он не пропустил ни одного заседания в палате общин. Титул, полученный по наследству, обеспечил ему место в палате лордов, и там он вел себя так же. У него хватало терпения выслушивать многочасовые выступления, в том числе обличительную речь Пиля, посвященную вопросу освобождения от католицизма, и даже участвовал в прениях.

Сам Уолрейфен считал себя тори, хотя далеко не все признавали его таковым. Графа побаивались. Когда этого требовала ситуация, Уолрейфен мог быть резким, надменным и даже жестким, но о более серьезных его недостатках вслух не говорили, потому что он был не просто либералом, а таким, что мог вызвать недоумение у всего Уайтхолла. Граф считал, что английские суды без разбору всех преступников отправляют на виселицу, что правительство морит голодом свой народ. Он с открытым сердцем принял бы в парламент ирландцев, не гнушался дружбой с этим смуглым щеголеватым еврейским выскочкой Бенджамином Дизраэли, консерватором до мозга костей, был крайне дерзок в своих политических высказываниях. Не всем это было по душе. Уолрейфен был не прочь кого-нибудь и подразнить, если это шло на пользу дела.