Лебединая песня - стр. 5
Песталоцци утверждает: без опоры личности на память о единстве сердца, ума и мастерства, без опыта такого единства, невозможен внутренний мир человека ни с самим собой, ни с людьми.
…Точно так же без основательной заботы о развитии рода человеческого к познанию истины немыслимо истинное равновесие человеческих сил и даже истинное приближение к такому равновесию. Следовательно, немыслима истинная совокупная сила человеческой природы, несущая с собой счастье и удовлетворение.
Человеческое счастье, человеческое достоинство, человечность как таковая – всему этому возможно заложить основы между делом, по ходу практического обучения. Только потребуется терпение, готовность не требовать всего и сразу. И только так создаётся настоящий фундамент народного образования.
Но можно не отвлекаться на освоение таких подходов – всегда кажущихся непрактичными, несвоевременными, недостаточно стандартизируемыми – и громоздить всё новые регламентации образовательного устройства, устремлённые к очередным «актуальным целям». Эти цели будут достигать, или не достигать, или достигать отчасти. Только при этом образовательные учреждения так и останутся фабрикой по производству несчастных и озлобленных людей, устройством неестественным, антинародным и бесчеловечным.
Впрочем, Песталоцци ясно отдавал себе отчёт в том, что оба подхода к образованию ещё не одно столетие будут существовать рядом друг с другом, проникать друг в друга, открыто разрушать и тайно преобразовывать, сталкиваться и соперничать.
8
Соратники Песталоцци, его ученики-педагоги и ученики его учеников задали тон последующей эпохи европейской педагогической мысли.
Адольф Дистервег попытался перевести ключевые идеи природосообразного образования на язык последовательного описания методов организации школьного дела. Следом подобную задачу поставили исследователи многих стран. У нас за это взялся Ушинский – и в большинстве европейских государств находились «свои Ушинские».
Фелленберг, Томас Шер и другие соратники Песталоцци к середине девятнадцатого столетия превратили Швейцарию в педагогическую Мекку Европы (было это не так-то легко; по словам того же Ушинского: «Нигде, может быть, песталоцциевская идея не встретила более упорного сопротивления, как в Швейцарии, где знали и видели Песталоцци и были свидетелями всех его неудачных и часто забавных попыток. Но нашлись люди, которые сумели отличить наивную, детскую непрактичность гения от его в высшей степени практической и сильной идеи и приложили к этой идее свою собственную практичность