Ласковый убийца - стр. 54
ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.
Я всегда завидовал своей жене. Обычно я говорил ей так: "До чего же бестолково устроен этот мир! Сколько в нем несправедливости и несовершенства! К чему далеко ходить за примером – взгляни хоть на меня! Как бы я хотел вращаться среди людей пишущих! Я бы загадочно улыбался, поднимая брови. Или задумчиво молчал, поглаживая лоб кончиками пальцев. Или смотрел бы отрешенно в пустоту, прозревая там нечто, видимое только мне. Время от времени я бы тихонько вскрикивал, словно застигнутый врасплох внезапным вдохновением. Уж я бы хвалил всех без разбору – и менее талантливых, и более бездарных – всех! Хвалил бы на чем свет стоит – в надежде на ответную любезность. И все-таки у меня нет ни одного знакомого писателя. А ты? Мало того, что у тебя такой писатель есть, так ты еще и замужем за ним. Почему? За что тебе эта честь?
Зато лет этак через тридцать, когда обрюзгшие современники, поджав сиреневые губы и покручивая большими пальцами сцепленных на животе рук, будут мычать нечто вроде: "Незаурядность и даже, можно сказать, некоторая масштабность его личности бросались в глаза тотчас же…", ты, приглушенно сверкая фарфоровыми зубами, томно прогудишь: "В быту это был очень сложный, если не сказать откровенно – тяжелый человек…" Увы! Таков удел российского писателя! Мне, чтобы кануть в Лету с большими пузырями и громким плеском, приходится всю жизнь работать, а тебе – достаточно один раз удачно выйти замуж. Так кто же из нас счастливчик и баловень судьбы?" – обычно говорил я жене еще до того, как… Но все по порядку. Так я говорил своей жене, и она, кстати, в долгу не оставалась, отвечала что-то этакое – она у меня вообще редко молчит, даже во сне иногда разговаривает.
Ну да речь сейчас не об этом. А о том, что у меня, в отличие от жены, не было ни одного знакомого писателя.
С одной стороны, это довольно скверно – для молодого автора желательно с самого начала точно знать отведенное ему в литературе место. Но с другой… Отсутствие достоверных ориентиров позволяет допускать некие вольности в оценке собственного таланта – естественно, в сторону его увеличения (и даже преувеличения). Словом, писателю все на пользу – он все сумеет обратить к своей выгоде: скорми ему любую гадость, и он будет какать красивыми моралями и пукать сладким фимиамом.
Так может, оно и к лучшему, что у меня не было ни одного знакомого писателя.
А потом и жены не стало…
Хорошо писать простым карандашиком на дешевой до прозрачности бумаге: мириады незримых атомов, из которых соткутся выдуманные тобой миры, срываются с кончика копеечного грифеля; в этом есть какой-то символ – ведь и Господь создал нас из того, что валялось под ногами – праха и пыли. То есть фактическая себестоимость человека и литературы на самом деле не очень велика.