Ласарильо с Тормеса - стр. 2

Так вот, когда мне едва исполнилось восемь лет, мой отец был уличён в том в том, что он по злому наущению пускал кровь чужим мешкам, которые на мельницу привозили люди, съезжавшиеся на мельницу ради помола зерна. Его скрутили, он во всём сознался, не сделав ни малейшей попытки отпереться, вёл себя, как герой, не стал ни от чего отрекаться и в конце концов жестоко пострадал за правду. Искренне надеюсь, что милостивый Господь наделил его пристойным местом в Раю, ибо святой Евангелие почитает таких людей блаженными.

Мой отец, в ту пору очутившийся на выселках из-за выше упомянутого злоключения, попал в это время в только что объявленный поход на мавров. Он поступил к некоему мелкому дворянину и служил у него погонщиком мулов, принял вместе с ним посильное участие в этом походе, и как верный слуга, сложил голову подле своего хозяина.

Что Господь нашёл ему приличное место в Раю, ибо Евангелие называет таких людей благими

Как раз в это время был объявлен поход на мавров. Высланный ввиду описанного мной несчастья, отец записался конюхом к некому дворянину, горевшему желание принять участие в этом походе, и он, как верный слуга, сложил голову вместе со своим господином в какой-то неведомой миру заварушке..

Моя мать, столь стремительно овдовевшая, лишилась мужа и семейной опоры, в конце концов была вынуждена прибегнуть к милости добрых людей, без которых, как вам известно, свет никогда не обходится, и будучи по своей природе женщиной добросердечной, переселилась в город, сняла ветхий домишко на окраине и принялась стряпать обеды бродячим студентам, да стирать белье конюшим нашего командора в приходе Марии Магдалины.

Проводя львиную долю времени в конюшне, моя мать свела знакомство с одним мавром из тех, какие врачуют домашних животных. Он частенько наведовался к нам и я постоянно видел, что уходил он только с утренней зарёй. Иной раз днем он ошивался у дверей с видом покупателя яиц, но потом всё равно заскакивал в дом. Первое время его визиты не доставляли мне никакого удовольствия, его черная кожа и явное физическое уродство внушали мне дикий страх, но, уразумев, что с его явлением наш стол волшебным образом становится лучше, я в конце концов возлюбил его, тем более, что он всегда приносил с собою краюху хлеба, шмат мяса, а зимою и дрова, которыми мы топили печь.

Продолжая якшаться и водиться с этим мавром, мать подарила мне хорошенького негритенка, зачатого от него, и я его воспитывал, нянчил и порол, когда было нужно.

Помнится, как-то мой аспидный отчим возился с этим мальчишкой, и вдруг тот, заметив, что я и моя мать – белые, а отец – чёрный, в панике бросился к своей матери и, указывая на него пальцем, крикнул: «Мама, это бука!» – на что мавр, захохотав, заметил: «Вот ведь сукин сын!» И хотя я в то время был очень юн, я хорошо запомнил слова моего братца и даже подумал: «Боже мой! Сколько же есть на свете людей, которые шугаются других только потому, что у них нет зеркала!»