Ларец с опасным сюрпризом - стр. 38
– Странно все-таки, – невольно произнес Владлен, чувствуя, что находится на пороге какой-то необычной тайны, – с чего это в такой дорогой шкатулке хранить фотографии?
– Они лежат здесь как самый дорогой предмет, – заметил Назар.
– То-то и оно!
На другом фотоснимке тот же самый мужчина был облачен в длинную белую рубашку навыпуск, перетянутую крученым поясом с кистями, черные брюки заправлены в русские сапоги, собранные в гармошку. Волосы длинные, черные, неряшливой волной спадающие на плечи, а борода, сужающаяся книзу, закрывала едва ли не половину широкой груди. Взгляд мужчина имел острый, очень пронзительный, хищные, слегка прищуренные глаза будто бы прожигали насквозь. В них было что-то демоническое. Тонкие губы расходились в иронической улыбке. Он был красив в своей грубой, почти первобытной силе. В его облике виделась дикая необузданная страсть, способная подчинять себе всякого, стоявшего на его пути. Такой человек непременно должен быть наделен сверхъестественным даром.
На какие-то продолжительные минуты Владлен позабыл о происходящем, не помня, что находится в пустующей комнате старинного здания. Действительность на какое-то время перестала существовать, он словно бы окунулся во время, с которого на него смотрел поразительный старец с пронзительным взглядом.
Перевернув фотографию, Влад невольно сглотнул. На обратной стороне корявым почерком было написано: «Анастасии от Григория». Кладоискатель невольно всмотрелся в надпись, изучая ее. Перо было скверным, зацепив бумагу, оно оставило на гладкой поверхности неровный расплывающийся след.
Назар и Люся в ожидании смотрели на Лозовского.
– И что ты скажешь? – не выдержав молчания, спросил Назар.
– На фотографии Григорий Распутин, – произнес Владлен, невольно понизив голос.
– Тот самый? – удивленно произнесла Люся, всматриваясь в фотографию. – У него такой взгляд… он просто внутренности прожигает!
Лозовский не ответил, испытывая нечто схожее.
– Но что это за женщина? – спросил Шелестов.
– Трудно сказать. Я слышал, что он жил на Гороховой улице и держал там целый гарем из княгинь и графинь.
– Мне кажется, что человеку с таким взглядом много что подвластно.
– А женщина и вправду хороша… Сколько ей?
– Лет двадцать шесть – двадцать восемь.
Женщина лежала покорно, позволив Григорию Распутину вольность в виде заброшенной на плечо руки. Глаза у нее были крупные, влажные, в таких обычно прячется большая любовь.
– На перстне что-то написано, – сказал Владлен Лозовский, поднося фотографию поближе к глазам. – Ага, вижу, печать царствующего дома… А тут что-то еще. – Он отошел к окну, чтобы получше рассмотреть надпись на внутренней стороне ободка. Свет от полной луны падал серебряным светом на подоконник и мягко с плавным переходом стелился на полу. – Что-то не разберу, очень мелко. Но этот перстень точно из императорского дома, на нем выгравирован двуглавый орел. – Приблизив к глазам, Владлен прочитал первые слова: «