Ларец Пандоры - стр. 30
Артём крепче сжал Василису в своих объятиях.
– Охотно верю и надеюсь, что так и будет. Я не надевал ещё на себя роль жениха и мужа в этой жизни. Хотя совместная жизнь, на мой взгляд, как раз отражает всю суть брака.
– Скажи-ка, как ты вообще на такое решился: лишить себя свободы, взвалить ответственность?
Артём несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. Василиса наполнила существование Артёма новым смыслом, она сумела без специальных на то усилий стать для него светочем, маяком, указующим путь. У него появились направление и цель в совместном походе со своей любимой в Вечность. Да хоть не в Вечность! Хоть в преисподнюю, но вместе, едино, смотря в одну сторону.
В детстве и юношестве всё было настолько ясно со смыслом жизни, что даже одинокая мысль об этом не проскакивала: школа, тренировки, соревнования, школа, тренировки, соревнования. И так по кругу и по спирали взросления. Потом срочка, там смысл жизни солдата был продуман до мелочей и задолго до рождения Артёма. В профессии наёмника нужно было выжить самому, выполнить задание и убить противника, жизнь была насыщена действиями и смыслом. А вот когда Артём перебрался на службу в московский ОМОН, с целью и значимостью собственной жизни начались перебои. У спецназовца начал периодически пропадать вкус к этому бытию, к серому однообразию будней.
Он пробовал пьянствовать, как все, но надолго его не хватило, пьяный угар смысла не придавал, а для развлечения и отвлечения был слабоват и скучноват, на взгляд Артёма. Пару раз в свой выходной день омоновец сходил в захолустные бары, специально ища самые дыры социального дна. Напивался там и провоцировал драку. Первый раз это было весело, во второй раз, когда двое его противников попали в реанимацию, он задумался и решил, что дальше продолжать не вариант, всё закончится плачевно.
Он ударялся в блуд. Тут было уже веселее, но иллюзия значимости этой бурной деятельности оказалась краткосрочной.
Служба в ОМОНе была гораздо спокойнее и безопаснее образа жизни солдата удачи. Но и здесь бывали острые ситуации. И Артём заметил за собой, что стал сильно рисковать, опрометчиво бросаться, подставляться под удар. Он это отследил и сделал для себя правильный вывод, что подобное с ним творится именно из-за нежелания жить. Не было настоящего оформленного желания покончить с собой, нет. Если бы боец захотел это сделать, его воли, намерения и духа давно бы хватило, чтобы завершить жизнь бренного тела быстро и без сомнений. Но интуитивно Артём чувствовал, что легче не станет, смысла в посмертии не прибавится, будет только хуже. Это не было проявлением религиозности бойца – он был от этого далёк – скорее, кусочек иррационального, но твёрдого знания.