Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце - стр. 30

Выдавливает из себя улыбку. Правда, если она собиралась таким образом очаровать или смягчить меня, то лучше бы порепетировала дома перед зеркалом. Актриса из рыжей отвратительная. Вроде бы улыбается, а на лице бегущей строкой мелькает: «Чтоб ты сдох». Кажется, она даже зубами поскрипывает от возмущения. Вертикальные ямочки застывают на щеках, как метки, оставленные острым скальпелем. Уверен, в обычном состоянии они украшают девушку. У дочек такие же – и выглядят мило, когда они улыбаются искренне. А не натянуто, как эта фурия.

– Я, значит, нужен? – снисходительно смотрю на нее, сбрасывая пальто. – А вы настырная. Откуда столько наглости?

Шагаю к рабочему столу, устраиваюсь в кожаном кресле и делаю вид, что погружен в бумаги.

– Вы ошибаетесь. Это безысходность, – она упрямо садится напротив.

Опускает свою папку четко поверх моих документов, прибивая их к поверхности стола. Но я даже не открываю и не читаю то, что она принесла. Потому что при любом раскладе не буду вести ее дело. Разумеется, клиента я терять не собираюсь. Но лично защищать интересы наглой красотки не хочу. Перепоручу ее кому-нибудь. Надо только выяснить, в чем суть обращения, чтобы выбрать, кто им займется.

– И что же у вас стряслось? – играю заинтересованность.

Улыбка становится теплее и естественнее. Ямочки играют на щеках. Выдохнув с облегчением, гостья с надеждой смотрит на меня:

– Месяц назад нас развели с мужем. И я хочу оспорить решение суда.

Ее фраза звучит строго и четко, как приговор самой Фемиды. Голос не дрожит. Воинственный взгляд устремляется четко мне в лоб, словно прицел снайпера, – и я машинально отталкиваюсь от стола, чтобы увеличить расстояние между нами.

Демонстративно развалившись в кресле, постукиваю пальцами по подлокотнику. Исподлобья смотрю на рыжую и резко останавливаю себя, сжав руку в кулак. Не хочу показывать ей свою нервозность. Вместо этого выдавливаю слабую усмешку:

– Дайте-ка я угадаю. Не согласны с разделом имущества?

– Это был не раздел, а откровенное жульничество, – маленькая ладонь довольно жестко опускается на папку. Бьет по ней так, что документы подлетают, а канцелярские принадлежности жалобно позвякивают.

– Даже та-ак, – тяну скептически, отодвигая от огненной фурии коробку с ручками, карандашами и ножиком для бумаг. Чтобы не провоцировать лишний раз. Она и так на взводе. – Серьезное обвинение. Кто вел дело?

– Не знаю, – мгновенно теряет весь запал.

– Странно, – хмыкаю недоверчиво. – И что не поделили? Дом, машину, золото и бриллианты? – почти открыто язвлю.

Параллельно изучаю потенциальную клиентку, считываю каждую ее реакцию и пытаюсь предугадать следующую реплику. Она не похожа на типичную охотницу за богатством. Или умело маскируется. Пока не могу разгадать ее. Ясно лишь одно: передо мной точно не пустышка. Есть в ней глубина, ум и благородный лоск.