Ладья тёмных странствий. Избранная проза - стр. 16
В Александровском саду дети сбивали жёлуди. Форштевень носа Николая Васильевича выглядывал из-за серебристой ивы. На него, сквозь фонтан, смотрел дуэлянт. Безрукая бронза.
Присел отдохнуть, но пристали цветные попрошайки: погадаем, погадаем. Вяло отбивался: студент, денег нет. Кочующие лицемеры в облаке ругани, злобствуя, прошаркали, позабыв пальмистрию, пропившие монисты и бубен.
Гульбище колобродило. Воскресенье – панихида по выжатой неделе. Пыльные смерчи освежают, овеивают перекрёстки. В пустом заводе время отдыхает. На станке забытый бутерброд. Промасленная кошка нюхает газету, спать идет в свой рыжий угол. По радио звучит марш.
К вечеру на перекрёстках задымились урны – городские кадильни. Голуби сеяли орнитоз. По Невскому со второго этажа Гостиного двора отчаянный визг сторожевого кобеля.
Сильный ветер выбил стекло из окна. С седьмого этажа широкий прозрачный нож, сверкнув скользкими краями, спланировал в шею задремавшего на скамейке скитальца.
Возвращался домой в трамвае. Визг тормозов: шли муж и жена. Визг. Балетные ноги жены под трамваем, сама – по другую сторону рельс. На рельсах липкая лента капрона. Муж присел, как при стрельбе с колена, вытянул палец: паф, паф. Бросился под промазученное брюхо вагона. Схватил ноги, вскинул на плечи, закричал: кому молодая ветчина, штука пять копеек! Вожатый закусил пот плавленым сырком: сама виновата. Муж бросился избивать вожатого жёниными ляжками. Жёлтая кровь иссякла. Толпище бдело. Пыльная раззява-ветерок плюнул гнилятиной листопада. Кровушку поперчили песком. Вагон заржал, встал на дыбы.
Ему лишь через неделю позволили навестить вторую жену. О ногах ни слова. Он наклонился поцеловать наперсницу… и увидел маленькую обугленную рану на лбу, а в ней… светоносный зародыш! Внезапно началось дрожание стен. Вылетели стёкла, озёра взлетели, взревела река, потемнело, в окна ворвались потоки воды. Его затянуло в воронку с девятого до первого этажа и вышвырнуло в район Театральной площади. Здесь была тишь. Над Мариинским театром проплыл баттерфляем. Передохнул на огромном шкафу. Сменил костюм, закусил живым сомом, тот плыл с Петроградской; на спине доплыл до Адмиралтейского шарика, вода поднялась и до него.
Снова передохнул, огляделся. Доплыл до Эрмитажа. Набрав воздуха, нырнул. Спустился до четвёртого этажа, пробежал по ступенькам до первого. Из-за угла был атакован тигровой акулой, но обошлось. Он продолжил путь в отдел Египта. Так и есть: мумии нет, ожила, уплыла. Догнать, непременно догнать. Свистнул, но акула не появилась, только обвалился потолок… Ныряльщика вынесло на поверхность. С гребня мощной волны он увидел меж охтинских труб – точнее, меж кончиков труб – загорелый затылок уплывающей мумии. За два дня достиг её, схватил за волосы, потащил к Древне-Русской возвышенности.