Ладога - стр. 79
Почему же так долго не возвращался Чужак? Лис уже дышал, точно больная собака – часто да мелко, и глаза закатил, а обещанной помощи все не было. Где же проклятый колдун?!
Отворяясь, скрипнула дверь. Я обернулся, вздохнул облегченно. Легок Сновидицын сын на помине – знать, жить будет долго…
Чужак вошел, стряхнул с охабня дождевую влагу и кивнул старухе, в углу притихшей:
– Тряпицу чистую дай, иглу да нить шелковую. Бабка закопошилась, пробормотала неуверенно:
– Где ж я тебе нить шелковую возьму, милостливец? Отродясь у меня этаких не водилось…
– Тогда то, что есть, неси.
Он закатил рукава, обнажая бледные руки, махом смел со стола на пол чашки с плошками, мне велел:
– Клади сюда брата.
Не хотелось мне Лиса на стол, будто покойника, выкладывать, да только выбора не было.
Тело брата на руки теплой тяжестью легло – не мог отпустить его, прижал к себе и, еле дыша, положил на дерево гладкое. Отошел в сторонку, чтоб не мешать ведуну, но он прикрикнул:
– Здесь стой. Держи его, коли дергаться будет. Хорошо хоть прочь не погнал…
Я к Лису подошел, силясь на Чужака не глядеть, будто мог он во взгляде моем подозрения тайные прочесть, прижал руки брата к столу, замер, ожидая. Старуха, покряхтывая да постанывая, приволокла тряпицу белую и иголку костяную. Чужак на иглу взглянул, буркнул что-то отрывисто и, ничего не сделав, прочь пошел. У меня сердце всколыхнулось – неужто отказался от обещания своего?
Окликнул его:
– Постой…
Он оглянулся уже на пороге, рявкнул отрывисто:
– Вернусь сейчас.
И вышел, дверью хлопнув. По всему видно было – разозлился на что-то, только не понятно – на что…
Мы со старухой переглянулись растерянно, замерли по разным сторонам стола кособокого, а меж нами Лис задыхающийся. В тишине лишь его дыхание и разносилось. Страшное, прерывистое… Казалось мне каждый раз, как слышал свист сиплый, что уж больше не вздохнет он…
– Что с братом-то? – первой заговорила бабка.
– Оборотни порвали.
Не хотелось мне здоровье Лиса обсуждать, но старуха не отставала:
– Это в Горелом, что ли?
В Горелом все наши беды начались… Не мог я спокойно название это слышать – сжимались руки в кулаки, неведомое зло поразить не умея.
Старуха мое лицо потемневшее углядела, о другом заговорила, на Славена указывая:
– Ас этим что? Испужался шибко или всегда такой был?
– Он нынче ночью дорогого человека потерял. Утонул тут один из наших.
Отвечал я ей через силу и дивился – никогда не ведал раньше, что разговор пустой душу изболевшуюся облегчить может. Казалось, будто тяжкую ношу, что один тянул, еще кто-то подхватывал.