Лабиринты - стр. 50
– Был солдатом? – спросил Эдингер.
– И остался.
Он дал мне рюмку, налил мне, налил себе.
– Из французского посольства, – сказал Эдингер. – Рюмки тоже. Хрусталь!
– Посольство еще существует?
– Нет. Только погреба. У Администрации есть свои секреты.
Мы выпили. Он спросил, чем я занимался до войны.
– Был студентом, у старика Кацбаха, – ответил я. – Собирался писать диссертацию.
– Хм.
– О Платоне.
Он заинтересовался:
– О Платоне? О чем конкретно?
– О «Государстве», точнее о Седьмой книге «Государства».
Тут он сообщил, что в свое время тоже занимался у Кацбаха.
– Знаю, – сказал я.
– Вы насчет меня осведомлены, – констатировал он, ничуть не удивившись, и выпил.
Я спросил, известно ли ему что-нибудь о судьбе Кацбаха.
– Когда сбросили бомбу, квартира профессора сгорела, – сказал он, болтая коньяком в рюмке, – горы рукописей.
– Не везет философам, – сказал я. – В философском семинаре тоже все сгорело.
– Кроме Швеглера. Единственная книга, которую я там нашел.
– Видел ее на вашем столе.
Мы помолчали, глядя на Блюмлисальп.
Потом Эдингер предложил:
– Можете завтра пройти медицинское обследование, на Эйгерплац.
– Я еще поживу, – сказал я. – Только что обследовался.
Он не стал выяснять, кто меня обследовал, и плеснул мне коньяку, потом и себе.
– Где же армия, Эдингер? Восемьсот тысяч было мобилизовано!
– Армия… Армия… – Эдингер выпил. – На Инсбрук сбросили бомбу. – Он еще выпил. – Взрыватель замедленного действия. Вы тогда были в армии. Вам повезло.
Мы помолчали, глядя на город, выпили.
– Наверное, пора сдать эту страну, – сказал Эдингер. – И всю Европу. Что стало с Центральной и Южной Африкой, не описать. Об остальных континентах и говорить нечего. Соединенные Штаты по сей день не подают признаков жизни. Население планеты сегодня – от силы сто миллионов жителей. А было – десять миллиардов.
Я поднял взгляд на Блюмлисальп. Гора светилась ярче, чем полная луна. Эдингер сказал:
– Мы учредили Всемирную администрацию.
Я переспросил, болтая коньяком в рюмке:
– Мы?
Он не ответил.
– Эдингер, тебя судили за уклонение от воинской обязанности. – Я поднял свою рюмку против света Блюмлисальпа. На ней заиграли призрачные отсветы. – Ты остался жив, потому что тюремные стены – надежная защита. Шучу! Будь у наших депутатов хоть какой-то кураж, тебя непременно бы расстреляли.
– У тебя-то куража на это хватило бы.
Я кивнул:
– Да уж, можешь не сомневаться. – Я снова отхлебнул, коньяк и впрямь был хорош.
В городе громыхнул глухой удар. Силуэт собора накренился, послышался далекий громовой раскат, поднялось голубоватое облако пыли, медленно опустилось, – собор исчез.