Лабиринт смерти - стр. 24
– Гипогликемия, – ответил он, рассматривая свою руку, лежащую на подлокотнике кресла. – Плюс некоторая экстрапирамидальная нейромышечная активность. Моторный тик дистонического характера. Не очень комфортно.
Он ненавидел эти ощущения: большой палец дергается, будто скатывает хлебный шарик; язык скручивается в трубочку. Вдобавок сухость в горле. «Господи, – подумал он, – придет ли этому конец когда-нибудь?»
Но хоть герпический кератит, досаждавший ему всю прошлую неделю, унялся. Он был рад и этому. Благодарение Богу!
– Для вас тело – все равно что дом для женщины, – сказала Мэгги Уолш. – Вы его ощущаете скорее как среду обитания, чем как…
– Соматическая среда обитания – одна из самых реальных, – раздраженно перебил Бабл. – Ее мы получаем самой первой, в момент рождения, а после, когда стареем, когда Разрушитель Формы искажает наш облик и отнимает жизненную силу, мы вновь открываем простую истину: так называемый внешний мир мало что значит, если подвергается опасности наше соматическое существование.
– Вы поэтому стали врачом?
– Все гораздо сложнее, чем обычная причинно-следственная взаимосвязь. Тут предполагается дуализм. Мой выбор рода занятий…
– Эй вы, потише, – рявкнул Глен Белснор, уже несколько часов бившийся над поселковым передатчиком. – Хотите чесать языками, идите на улицу.
Его шумно поддержало несколько человек.
– Бабл, – подал голос развалившийся в кресле Игнац Таг, – вам досталась удачная фамилия. – И разразился смехом, похожим на лай.
– Вам тоже, – бросил Тагу Тони Дункельвельт.
– Тихо! – вскричал красный, потный Глен Белснор, показывая на внутренности передатчика. – Или хрен от гребаного спутника получите, а не инструкции. Если не заткнетесь, сами будете копаться в этой металлической требухе. А я постою в сторонке и посмеюсь.
Бабл резко поднялся, повернулся и вышел.
Он стоял под холодными косыми лучами закатного солнца и неторопливо, чтобы не слишком стимулировать желудочную секрецию, курил трубку.
«Наша жизнь, – размышлял он, – в руках маленьких людей вроде Белснора. Здесь их власть. Страна одноглазых, в которой слепой – король».
«Зачем я сюда прилетел?» – спросил он себя и не получил немедленного ответа. Только вопль смятения поднялся из глубины подсознания, где бродили, жалуясь и стеная, неясные силуэты, точно забытые пациенты благотворительной психиатрической лечебницы. Они теребили Бабла, тянули его в прежний мир, в мерзейшие годы, когда на Орионе‑17 он жил с медсестрой Марго, последней из его ассистенток. То был долгий и неэлегантный роман, закончившийся путаной трагикомедией – как для него, так и для нее. Она его бросила… или он ее? На самом деле, думал он, все бросают всех в таких ситуациях, когда царит неразбериха и попахивает судом. Мне повезло, я вышел из игры вовремя, довольно легко отделался. Она могла бы доставить уйму хлопот. И доставляла, взять хотя бы серьезную угрозу моему физическому здоровью, одно белковое истощение чего стоит.