Лабиринт призраков - стр. 36
Сквозь доносившиеся из сада звуки музыки и голоса тысячи с лишним гостей Вальс слышал натужное дыхание жены. Ночная сиделка встала со стула, стоявшего около кровати, и бесшумно приблизилась к Вальсу. Он не помнил ее имени. Сиделки, нанятые ухаживать за его женой, не задерживались на службе дольше двух или трех месяцев, хотя им платили щедрое жалованье. И Вальс их не винил.
– Она спит? – спросил он.
Сиделка покачала головой:
– Нет, сеньор министр, но доктор уже сделал больной укол на ночь. Вечер прошел беспокойно. Сейчас ей лучше.
– Оставьте нас, – велел Вальс.
Она кивнула и покинула комнату, закрыв за спиной дверь. Вальс подошел к постели. Отодвинув кисейную занавеску, присел на край кровати и закрыл глаза, прислушиваясь к неровному дыханию и давая себе время свыкнуться с тяжелым смрадным запахом, исходившим от жены. Его ушей коснулся сухой шорох: она ногтями царапала простыни. Когда Вальс повернулся к ней лицом, приклеив к губам натянутую улыбку и надев маску безмятежного спокойствия и нежности, он заметил, что жена лихорадочно смотрит на него горящими глазами. Самые дорогие европейские эскулапы не знали даже названия болезни Элены, а тем более не понимали, как ее вылечить. Эта болезнь изуродовала руки женщины, трансформировав их в узлы ороговевшей кожи, которые напоминали Вальсу лапы рептилии или хищной птицы. Он взял то, что некогда было правой рукой супруги, и встретился с пылающим взором, исполненным боли и гнева. И ненависти, как надеялся Вальс. Мысль, что несчастное существо еще способно лелеять в груди искру привязанности к нему или к жизни, он находил слишком жестокой.
– Добрый вечер, любовь моя.
Элена практически лишилась голосовых связок два года назад, и для того, чтобы произнести слово, ей требовалось приложить сверхчеловеческие усилия. Она все же ответила на его приветствие утробным стоном, казалось, исходившим из глубин искалеченного тела, формы которого угадывались под одеялом.
– Мне сказали, у тебя выдался тяжелый день, – продолжил Вальс. – Лекарство скоро подействует, и ты заснешь.
Он не отпустил руку, вызывавшую у него дрожь и отвращение. Каждый вечер повторялась одна и та же сцена. Вальс тихо разговаривал с женой несколько минут, удерживая ее руку в своих ладонях, а она испепеляла его взглядом, пока морфий не утихомиривал боль и ярость, после чего он мог покинуть мрачную комнату в конце коридора на третьем этаже и не возвращаться туда до следующего вечера.
– Пришли все. Мерседес впервые надела длинное платье и, как мне доложили, танцевала с сыном английского посланника. О тебе все спрашивали и передавали наилучшие пожелания.