Лабиринт искажений - стр. 17

Но упорно карабкалась, потому что там, наверху, откуда на дно колодца даже днем приветливо смотрели звезды, Снежану ждала мама.

Во всяком случае, она истово верила, что это именно так, что мама жива, что они обязательно встретятся, и обнимутся, и Снежана расскажет маме обо всем, и о том, что Алина жива – тоже. Мама простит, она же мама! А потом они вместе решат, как им быть дальше.

И как спасти Алинку.

Она выбралась, она смогла, она вот-вот узнает, что с мамой… И вместо того, чтобы быть на пределе внимания, в темпе соображать и четко реагировать, она безвольной баржей тащится следом за незнакомым мужиком!

Вернее, он ее тащит, за руку, как несмышленыша.

А ты что, смышленыш сейчас? Ты как раз тупленыш. Про защитный клапан помнишь? Вот он и отрубил все, что смог – и эмоции, и способность соображать, и силу воли. Увел в анабиоз, укутал в апатию.

Потому что страшно.

Страшно узнать, что все было зря. Что мамы, возможно, больше нет. И она, Снежана, не успела…

К счастью, буксировка баржи продолжалась недолго, симпатичное маленькое кафе уютно устроилось в пяти минутах ходьбы. И в шести – буксировки.

Спутник усадил Снежану за столиком у окна, отошел к барной стройке и вскоре вернулся с двумя чашечками, одну из которых поставил перед баржей.

Баржа криво усмехнулась:

– Дежавю.

– Что, простите? – незнакомец удивленно замер, зависнув в присяде над стулом.

– Все это недавно было: кафе, латте, трудный разговор с отцом. Последний разговор.

Незнакомец опустился на стул, аккуратно пригубил содержимое чашки и мягко улыбнулся:

– Кафе – да, все остальное нет. В чашке не латте, а горячий шоколад, он вам, голубушка, сейчас нужнее – сил прибавит. А то вас скоро ветром сдует. Разговор предстоит не особо трудный и, думаю, не последний. Ну а то, что я не ваш отец, и так понятно.

– Но непонятно, кто вы вообще.

– Меня зовут Михаил. – Мужчина пару мгновений помедлил и продолжил. – Михаил Исаакович Соркин.

– Соркин? – ахнула Светлана. – Доктор Соркин?

– Он самый.

Соркин с явным удовольствием отпил еще, а Снежана замерла тревожным сусликом, пытаясь протолкнуть застрявшие в горле слова:

– Мама… Вы же ее… Операция…

Доктор продолжал наслаждаться шоколадом, ожидая, видимо, пока собеседница справится с эмоциями. Но справиться не получалось, сердце бешено стучало и больше всего сейчас хотелось зажмуриться, как в детстве, когда страшно было. Но нельзя, она ведь давно уже взрослая.

Ну так и не реви тогда, взрослая!

Но непослушные слезы зловредно покатились по щекам, Соркин всполошился:

– Ну что вы, что вы, голубушка! Жива ваша мама, жива! Правда…