Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - стр. 38

После этого Тоун сидел, наблюдая за ними, словно жертва пагубного гипноза, и в сердце его сгущался ужас. Иллюзия, будто растение увеличивается и движется все свободнее, – если только это было иллюзией – усиливалась. Фалмер, однако, не шевелился, а его лицо, обтянутое пергаментной кожей, как будто съеживалось и вваливалось, словно прожорливые, кровожадные корни растения высасывали его кровь и пожирали плоть, стараясь утолить свой ненасытный чудовищный голод.

Содрогнувшись, Тоун с трудом отвел взгляд и уставился на берег реки. Русло стало шире, течение замедлилось. Он попытался понять, где находится, тщетно стараясь отыскать знакомый ориентир в тускло-зеленой стене джунглей. Все было незнакомо; он чувствовал, что безнадежно заблудился, что все вокруг чужое. Казалось, будто он дрейфует по неведомым волнам безумия и кошмара в обществе того, что страшнее даже распада.

Мысли в голове беспорядочно сменяли друг друга, но раз за разом, описывая круг, возвращались к дьявольскому цветку, пожиравшему Фалмера. В припадке научного любопытства он прикинул, к какому роду может принадлежать это создание. Это не гриб, не насекомоядное; во всех своих путешествиях он не встречал ничего подобного и никогда не слышал о таком. Должно быть, как и предположил Фалмер, оно происходило из какого-то чужого мира: Земля никогда не смогла бы породить такое.

С облегчением Тоун пришел к выводу, что Фалмер уже мертв и судьба смилостивилась над ним, – корни растения наверняка уже разрушили мозг. Но едва он об этом подумал, как послышался низкий горловой стон; Тоун взглянул на Фалмера и, ужасно перепугавшись, увидел, что конечности и тело его спутника слегка подергиваются. Судороги становились все сильнее, обретая своеобразный ритм, хотя вовсе не походили на мучительные и жестокие конвульсии предыдущего дня. Было ясно, что это рефлекторное, как у гальванизируемого трупа; и Тоун заметил, что движения происходят в унисон с томным и тошнотворным покачиванием ростков. Омерзительный этот ритм коварно завораживал и усыплял; в какой-то момент Тоун поймал себя на том, что отбивает его ногой.

Он попытался взять себя в руки, отчаянно цепляясь за остатки здравого рассудка. Неотвратимо возвращалась болезнь; к тошноте и лихорадке добавилась непреодолимая гадливость хуже отторжения смерти… Но прежде, чем окончательно сдаться, он достал из кобуры заряженный револьвер и шесть раз выстрелил в содрогающееся тело Фалмера. Он знал, что ни разу не промахнулся, но, даже когда последняя пуля достигла цели, Фалмер продолжал стонать и вздрагивать в одном ритме со зловещим покачиванием растения, и Тоун, проваливаясь в бред, все еще слышал эти нескончаемые, непроизвольные стенания.