КВАРТИРАНТ. Повести и рассказы - стр. 75
Я расплачивался за обычное свое невнимание к людям.
Кузнецовы уже укладывались. С армейской пунктуальностью – в десять. Наташа в длинном халате, с сеточкой на волосах, с рыжими умытыми ресницами, изумленно следила на кожаном диванчике за моими метаниями по кухне. Кузнецов в розовой пижаме за стеной читал газету. Я выложил Наташе вечернее происшествие. Она взглянула на меня, как на полоумного: не ждать же Лене было меня сорок восемь лет!
– Ничего особенного не было, Артур! Мы все влюблялись тогда. Они дружили до четвертого курса…
– И, конечно же, хотели пожениться! – съязвил я.
Генеральша пожала плечами.
«Ничего не было!» Я представил, как верзила Дыбов (на юношеских фотографиях в мешковатом пиджаке и широченных брюках, солидный, как бревно), получив разрешение пигалицы, озорной Елены Косичкиной, мял запретный бюст, чмокался и мысли не допускал ниже модного у девочек пояска (на всех фотографиях белые пояски). За что и пользовался услугами Лары (прости, покойница!). Интересно, как у них теперь. Удрученный Дыбов и сердобольная Лена. Меня всегда озадачивали пузатые мужики. Ведь этот раздавит моего воробышка. Перештопанную мою!
Я бесился! Издевался над ними, над собой! На черта мне доброта, великодушие? Меня учили им с детства. И что теперь? С чем я остался? Со своей злостью! Каренин в собственном соку.
Ах вы, трогательные старички, просабачившие в молодости свою любовь! Вы знали, вы все, конечно, знали! Теперь дождались своего часа! А мальчишка стал не нужен. Его любовь катализатор закисших трусливых сомнений «можно-нельзя». Как же я ненавижу вас, потрепанные жизнью прагматики-догматики-маразматики…
Я надеялся, что устроен так: любят меня – люблю и я. Не-а! Когда Лена вернулась следующим утром, мое бешенство мышкой притаилось в дальнем уголке сердца. Верный солдат любви стоял по струнке перед своим генералом. «Ты ел?» «Да, не беспокойся!» «Не скучал?» «Конечно, скучал. Но теперь все в порядке!» И ласково так, почти подобострастно улыбался, заискивал. А потом с ненавистью гадал: касался ль он ее изуродованного тела. Или в кабинете захрапел, с прихлебом, с присвистом.
Не сомневаюсь, они разошлись по своим комнатам. Или страдали до утра, молчали и улыбались. И никогда бы не позволили себе оскорбить меня, пока мы с Леной все не решили. Я не смел заговорить с ней о главном. Тянул, мучился и был счастлив, что она рядом.
Затем, она ушла навсегда. И, вглядываясь – не больно ли мальчишечке! – сообщила: «Ему трудно. Я побуду с ним!»
Вот, здорово-то! Потрясающий оксюморон – необъятная узость гениальных глупцов. Ну, ладно Дыбов урожденный дурак. А Лена? – тут разведешь руками. Мальчик временно, три года, побыл в наставничестве, им попользовались, а теперь в большую жизнь!