Квартира № 41 - стр. 13

На реставрацию стола Надя потратила почти два года, на брак – десять. Вихрем крутились мысли, будто центрифуга заставила быстро вращаться все самые «липкие» воспоминания.

Тяга к несовершеннолетним еще с юности действовала на Надю как тяжелая сосулька, по весне упавшая с крыши прямо на голову. Увидев однажды одноклассницу в потных и маслянистых объятиях учителя истории, Надя выбежала из школы испуганная и ошарашенная, а тут бац – и сосулька на голову. Ко всему увиденному вдобавок. От удара Надя стояла удивленно-улыбчивая, солнечные зайчики вмиг мутировали перед глазами в шуршащие мушки, сепия заполнила ее видение мира… И лишь капель по тонкой крыше крыльца и проезжающая электричка остановили ее от потери сознания. С тех пор она всегда боялась потерять сознание. Да, сознание и ясность всегда были для Нади маяками, а чувство ватных ног, как будто мягких и плюшевых, и ощущение потери контроля казались концом света: дальше были только мушки, а за ними тьма. Ну или что-то очень неприятное вроде раствора Люголя. И сейчас она снова теряла равновесие, не в силах даже закричать, чтобы прервать их сношение.

Сказать, что измена была для Нади чем-то катастрофическим, чего она не могла простить? Нет. Как раз измена казалась ей чем-то обыденным, обыкновенным и заурядным. Сколько она сама изменяла. Но было у Нади табу: никогда не приводить в дом, чтобы чужеродный организм ни молекулы своей нежности или похоти не оставил в семейном гнезде. Для Нади было наиважнейшим из приоритетов сохранять адюльтеры в тайне. Именно это она считала верхом уважения. Рассказать, сознаться и тем самым переложить содеянное со своих плеч на плечи человека, с которым ты поклялся идти по жизни, несмотря на болезни, печали и бедность? Ни за что.

Нина была почти вдвое моложе Нади. Курносая простофиля, в детстве дурнушка, нескладеха, которую Надя жалела. Покупала ей платья в самых фешенебельных бутиках Европы, водила по косметологам и массажистам, лечила ее сколиоз и акне, мечтала, чтобы та стала счастливой. Хотя… Так Надя себя утешала. На самом деле ей было тоскливо и одиноко в большом доме: муж пропадал на работе, приходил глубоко за полночь и уходил, лишь первые всполохи рассвета показывались за сосновым бором. Собственный бизнес уже не требовал от Нади ежечасного участия, и она легко могла себе позволить работать всего два дня в неделю. Детей она не хотела: считала, что склеивать детьми брак – кощунственно, как и лечить ими себя от одиночества, чтобы быть хоть кому-то нужной. Жизнь с сестрой отгоняла от нее тоску, Нина по утрам ездила с Надиным мужем и водителем в Москву на учебу, а днем Надя забирала ее возле железнодорожной станции «Переделкино». Они много гуляли по исполосованным хаотичной застройкой перелескам, сплетничали и по очереди читали книги на английском. Сестра – для практики языка, Надя – от скуки. Как эта жизнь обернулась любовным треугольником, Надя понять не могла. И главное: сколько это продолжается? Сестра жила с ними с четырнадцати лет.