Кушаны - стр. 20
– Заждались уже, – устало улыбаясь, сын распахнул объятья.
Куджула похлопал его по плечам.
– Мокрый я, прикажи подать сухую одежду, потом и обнимемся.
Улыбку, предназначенную сыну, он спрятал в усы, молча миновал его свиту, но, заметив Ноконзока, остановился.
– Здравствуй, Ноконзок! – приветствовал он давнего друга. – Не уходи. Поговорим. Остальных отпусти, – приказал Саданкашу, направляясь в покои.
Среди встречающих Куджула не заметил Саданкау. Обида скользнула в сердце.
– Брат где? – резко спросил он.
Саданкаш ответил уклончиво:
– Ждал. Но решил, что ты задержишься в пути до утра.
Куджула невесело ухмыльнулся. Младший сын не отличался дисциплиной. Слишком долго сидел у ног матери. Размягчила она его, да и почтительности к отцу не научила.
– Завтра чтоб был! – он спрятал раздражение в коротком приказе.
Куджула любил Саданкау, желал его уважения, внимания, но не получал. Только в детстве сын смотрел в глаза с восхищением, когда, вернувшись из очередного похода, он брал его на руки, дарил подарки. Потом что-то изменилось. Нушин ли тому причиной, беззаботность, как младшего в семье, – Куджула не понимал. Но настроение испортилось.
– Как мой внук? Подрос? – Куджула спрятал обиду на младшего сына глубоко в сердце и улыбнулся открыто, излучая глазами предвкушение радости от общения с внуком.
– Ждал тебя, уснул на троне, – Саданкаш тоже улыбался. – Завтра первым прибежит. Встает с птицами.
– Саданкау своих привез? – поправляя перстень с геммой, осведомился Куджула.
Сын кивнул с присущей ему ироничной улыбкой.
– Привез жену. Дочерей оставил с бабушкой. Вима ждал сестер. Расплакался было.
Невольно сжав кулаки, Куджула насупился. Нушин подговорила! Все делает, чтобы уколоть его. И ведь он не обижал ее никогда. Не любил – да, но многие ли мужья любят своих жен? Радовалась бы благополучию, в котором живет. Любви ей не хватило…
Раздражение могло помешать делам. Царь отогнал недовольство, как муху; он умел разделять личное и государственное.
Слуга затянул сапоги кожаной тесьмой, закрепил ее пряжкой, подал легкий плащ.
– Не надо, – Куджула отказался и кивком позвал сына. – Идем!
Им накрыли стол в небольшой комнате в сердце цитадели. Здесь не было особых убранств, кроме высоких курильниц, расставленных по углам и источающих ароматы гандхарских пряностей, смешанных с местными травами. Усевшись на суфу, Куджула заметил на стене рядом с входом неоконченный рисунок, часть которого выступала на фоне ярких красок белоснежным ганчем. Мастер изобразил воина, стоявшего с широко расставленными ногами. Одна его рука лежала на рукояти меча, другая была поднята, но что означает этот жест, пока непонятно – рука еще не дописана. Лицо воина, выполненное ганчем, было безбородым, но кого-то очень напоминало. Куджула спросил: