Курсант. Назад в СССР 6 - стр. 16
Чаек оказался славный. С мятой, ромашкой и другим каким-то ароматным сеном. Зажаристые, сочные внутри чебуреки так и таяли во рту. Света поначалу надкусывала угощение, оттопырив пальчики, но, распробовав, стала уминать пирожки за обе щеки. Видно, все же она кровей голубых, и мать ее домашней выпечкой не баловала.
Семен между разговорами улучил момент и опустошил стопку. Крякнул, занюхал кусочком ржаного хлеба, но в рот его не отправил. Блюл старинную традицию – после первой не закусывать. Только у нас первую чарку всегда занюхивали. Не всегда хлебом-снедью, при отсутствии оных можно и головой соседа или собственным рукавом, на худой конец.
– Помогите, соседи! – за калиткой возникло зареванное лицо, женщина в белом платке и перепуганными глазами.
– Что случилось, Настасья? – спросил Семен.
– Васька убьется, боюсь.
– Как – убьется?
– На березу залез, а обратно не может.
– Так пошто он туда, дурень, вскарабкался?
– А я почем знаю?
– Вот дурной у тебя мужик, и как прикажешь нам его доставать?
– Да не мужик это, а кот.
– Тьфу ты, напугала. Мужика же твоего тоже Василием кличут. Где ж ты видела, чтобы коты об землю разбивались? Пущай сидит.
– Так уже с утра там торчит, – всхлипывала Настасья. – Канючит тонким голосом, на помощь зовет. Сердце разрывается, жаль животинку. А Василий мой на рыбалке.
Семен поскреб проседь редкой бороденки:
– Есть у меня лестница, но, боюсь, коротковата будет для березы-то.
Я встал из-за стола:
– Пойдемте посмотрим, как животному помочь.
– Добро, – кивнул Семен. – Я с тобой. Не скучайте дамы, – повернулся он к Свете и к жене. Мы скоро. Скотину спасти надобно. Грех на скормление воронам Ваську оставлять.
Дачный домик, где блажил Васька, оказался через три усадьбы. Вокруг тонкой березки уже собралась ребятня, разрабатывая план спасения.
– А давайте в него картохой пульнем, – предложил рыжий и вихрастый. – Он испугается и слезет.
– Я те ща пульну! – Настасья изловила несостоявшегося живодера за ухо и завела руку по дуговой траектории, придав пацану ускорение, дабы тот поспешил удалиться. – А ну, кыш отсюда! Нечего зенки пялить. Цирк нашли!
Затем посмотрела наверх. В сотый раз покыскала, погрозила кулаком древесной кроне, попричитала, а потом, опустив глаза к земле, слезно проговорила:
– Что же делать-то? Три часа уже сидит…
– Попробую достать, – я скинул олимпийку, подошел и приобнял березку, пробуя ствол на прочность. Деревцо молодое, но стать тугая. Выдержит. Поплевал на руки и стал карабкаться по стволу.
Вот уже усатая морда таращится на меня, как пчелы на Винни-пуха. В голове всплыла песенка про тучку. Ствол березки как-то подозрительно подрагивал, становясь все тоньше и тоньше. Добрался я до животины. Кот потертой наружности и с мордой закоренелого пирата (даже глаз прищурен, и что за него так переживала Настасья, разбойник же, сам выкрутится) шипел и урчал на меня и всем своим видом показывал, что коммуникацию со мной налаживать наотрез отказывается.