Курс на прорыв - стр. 9
На фоне чистой синевы океана и солнечного неба просилась красавица-пальма, песочек пляжа, но из воды торчали только вот эти… Унылые.
«Словно зубы-пеньки старушки Земли, а дантист Посейдон обтачивает их вечно неспокойным инструментом».
Послышалось громыхание в клюзах, и стало казаться, что остров медленно поплыл вперёд.
Затем звук цепей прекратился. Встали!
Смотрел, прищуриваясь от солнца, поверх острова, выше и чуть по сторонам – не появится ли точка самолёта.
Оттомились минуты – пятнадцать, двадцать…
«А вражина так и не припёрся. Больше переживали…»
– Никого? – спросил у сигнальщиков.
– Никого, товарищ капитан второго ранга! – Блеснули зубами в ответ, опуская бинокль. И враз встрепенулись на пол-оборота, с докладом, с вытяжкой, как положено – командир пожаловали.
Терентьев источал доброту. И даже вопрос-ответ с сигнальщиками продублировали тот же самый, из советского мультика, если отбросить мелочи субординации:
– Никого?
– Никого!
А он и сам в курсе – эртээсники всё доподлинно и чётко выложили.
Терентьев источал доброту, со смешливым прищуром глядя на своего помощника:
– А ты не так-то и бодрячком, как хочешь показаться…
– Спал плохо, мысли ворочались в голове – ворочали всё тело. Так и крутился всю ночь, сминая подушку. И сны ж такие дурацкие снятся… Как такое безделье на больничной койке, так уж лучше выпахиваться грузчиком в порту – бессонница замучила.
– Что снилось?
– А-а-а, – отмахнулся Скопин, – сны рассказывать бессмысленно.
А сам вдруг задумался: «Ведь действительно – совершенно бессмысленно рассказывать кому-либо свои сны. В лучшем случае будешь недослышанным. Это для тебя лично сновидение оставило значимые впечатления в подкорке головного мозга, ты его пережил, а для слушателей – это всего лишь сон, нереальность, да ещё и чужая. Тем более что сон никогда не удастся пересказать так, как он привиделся. А дальше после пробуждения с каждой секундой яви теряется ощущение причастности к тому субъективному восприятию образов. А вскоре и вовсе забывается».
Хотел то же самое – вслух терпеливо молчащему командиру, но понял, что так связно уже не изложит. Поэтому отделался коротким:
– Какой толк.
– Ну-ну, – хмыкнул Терентьев, сделав свои выводы: – Эро-отика!
– Если бы… – Но рассказывать не хотелось. Чувствовал: «Что-то не так. Или наоборот – слишком “так”. Не хватало ещё выглядеть, как ильф-петровский персонаж с её “Эпполэ-эт, сегодня я видела дурной сон”».
Потому перевёл тему, расстегнув последние пуговицы на больничной робе:
– Ты смотри, а припекает. Даже океан слегка пари́т.