Куриный бульон для души. 101 вдохновляющая история о сильных людях и удивительных судьбах - стр. 39

Нашего ребенка забирают в больницу. Потом выписывают. Потом снова забирают и снова выписывают. Забирают. Выписывают. Забирают. Выписывают. Забирают-выписывают-забирают-выписывают-забирают-выписывают… Мой муж слишком высокий, чтобы уместиться на раскладном кресле-кровати в палате, поэтому он сидит с ребенком в дневную смену. Я остаюсь с ним на ночь. Вместе с другими родителями я брожу по коридору бессонными ночами. Мы покупаем друг другу кофе. Мы сочувствуем друг другу. Я так привыкаю к этой ночной жизни, что пациенты и медперсонал больницы становятся мне ближе членов моей семьи, друзей и коллег по работе. Я начинаю дружить с местными медсестрами: Джен, Сарой, Кристен и еще одной, которую все мы зовем «вторая Джен». Однажды я нахожу медкарту сына, оставленную в палате. На последней странице написано: «Мать рядом, ребенок спокоен».

Наконец ситуация становится более понятной. Шестое или седьмое МРТ показывает, что в правой височной доле наблюдается какое-то изменение, возможно, опухоль. Это хоть что-то конкретное, это проблеск надежды в море волнений. Наверное, до нас еще не было на свете родителей, которые так радовались, узнав, что у их сына опухоль в мозгу.

Делают операцию. Потом снимают с лекарственных препаратов. Я отказываюсь читать отчет об операции и удивляюсь собственному отсутствию профессионального интереса. Я вообще ничего не хочу знать, кроме того, что моего сына больше не будет трясти. После того как ему снимают швы, мы садимся в машину и аж девять часов едем к родителям мужа. До этого мы не могли позволить себе такой роскоши. По дороге домой муж бросает взгляд на сына в зеркальце заднего вида и сообщает: «Он снова моргает».

Вторая операция. Потом третья. На этот раз нам повезло. «Мы самые счастливые из несчастных родителей», – шучу я.

Проходят годы. Мы делаем ремонт в кухне и на одной из полок находим аптечку с двумя шприцами, где уже давно высох Valium. Сын выздоравливает и набирает вес. Он оканчивает школу. Он оканчивает колледж. Он уезжает из родительского дома.

Я не знаю, много ли он помнит о том, что пережил в то время. Он вообще редко вспоминает детство. Иногда он может прокомментировать работу парикмахера, который подстриг его так, что видны или не видны многочисленные шрамы на его голове. Не более того.

Я давно успокоилась, но иногда меня снова охватывает ужас, словно прошлое оживает и входит в настоящее. Это происходит, когда я гуляю по нашему спокойному району, чтобы поддержать свое здоровье, размять мускулы и заставить мое уже не молодое сердце чаще биться. Вдруг я слышу сирену, а потом в поле зрения появляется «Скорая помощь». В нашем районе происходит мало преступлений и других экстренных происшествий. Иногда кого-нибудь укусит собака, или человека прихватит приступ астмы. Я знаю, что мой сын уже не живет в этом городе, но я все равно вздрагиваю и смотрю, куда направляется «Скорая». Порой меня спрашивают, легче ли жить, когда оба родителя больного ребенка работают врачами. Мне кажется, что это неправильная постановка вопроса. От этого не сложнее и не проще. Значение имеют только страх и любовь, паника и облегчение, трясется он или нет.