Куплю чужое лицо - стр. 4

Я стал очень одинок, когда похоронил маму. Последнее время она сильно болела, а я практически бросил ее в дальнем городе Владивостоке, приехал уже на похороны. Она просила, чтобы я оставил Москву и вернулся к ней. Но город-гигант уже намертво впустил в меня свои метастазы.

Теперь я не без сладострастия хоронил себя. Мне доставляло удовольствие слоняться по улицам, сознавая, что люди не знают моей тайны, что никто, кроме хирурга и ассистента, никогда не видел и не мог видеть мою непримечательную физиономию. Изменив внешность, я, конечно, потерял всех друзей и знакомых. Впрочем, лучших друзей я потерял раньше: одни погибли, другие меня предали. Временами на меня накатывало желание знакомиться со всеми встречными: не мог же я оставаться в вакууме – как-никак существо биосоциальное. Но когда это делаешь специально, всегда выходит как нельзя хуже. Девушки от меня шарахались, а парни опасливо заталкивали поглубже свои грязные кошельки, а некоторые подозревали во мне педераста.

Я потихоньку тратил свои сбережения и уже подумывал о том, чтобы устроиться на какую-нибудь работу. В одно из таких бесцельных скитаний я вышел к огромному дому на Красной Пресне, тому самому, который под завязку набит всякими редакциями. Но продолжить опыты в журналистике мне не хотелось. Особенно после того, как при взрыве в редакции погиб мой друг Владимир Сидоренко. Я был косвенно виновен в его смерти – ведь «взорвали» Володю мои материалы о чеченской нефти.

Вскоре мне в голову пришла веселенькая идея: дать некрологи о смерти некоего Раевского В.И. Я составил два варианта: краткий и расширенный. «Боевые друзья и товарищи с глубоким прискорбием сообщают о скоропостижной смерти старшего лейтенанта запаса, бывшего капитана налоговой полиции РАЕВСКОГО Владимира Ивановича и выражают соболезнование родным и близким покойного. Группа товарищей». Этот краткий текст вызвал у меня скупую мужскую слезу. Все же столько лет прожито вместе! Я поместил сообщение в двух газетах; его обещали опубликовать на задворках последней полосы. Потом за узким редакционным столиком я принялся за расширенный вариант. Назвал его скупо, но выразительно: «Памяти товарища». Здесь уж я развернулся вовсю. «Как всегда, смерть выбирает лучших… После тяжелой непродолжительной болезни скончался старший лейтенант запаса Раевский Владимир Иванович. Он начал офицерскую службу в Афганистане, прошел многие „горячие точки“ бывшего Советского Союза. Затем продолжил службу на другом, не менее ответственном участке – в налоговой полиции. Мы помним его как талантливого журналиста, автора смелых репортажей, пронзительных статей на злобу дня. Раевский В.И. награжден многими орденами и медалями. Светлая память о Владимире Ивановиче, бойце, журналисте, навсегда останется в наших сердцах. Спи спокойно, дорогой товарищ!» Я подписал эту бодягу Независимой ассоциацией воинов-интернационалистов, которую сам и придумал. После чего всерьез расплакался. В редакции меня стали утешать, но я сказал, что эта утрата невосполнима. С меня взяли по минимуму и даже согласились опубликовать мой бывший портрет… После чего я сбегал за водкой и вместе с чуткими журналистами выпил за упокой души раба божьего Владимира. Знали бы они, какой нелепой бывает истина!