Купчиха. Том 1 - стр. 19
А у Ивана даже ноги тряслись от одной мысли о Евгении. Как давно он её не видел!
За завтраком в кузнеца никакая пища не лезла. Хотя стол был накрыт богато. Только маленькую кружку молока он осилил. И пока Полянский набивал свой желудок, именно набивал, Иван всё рассматривал свои руки.
– Мы покушать любим, – приговаривал Пётр Николаевич. – Ну как можно без еды-то прожить? Я же говорю, Евгеньку тебе своими силами ни за что не прокормить. А голодом морить лисоньку мою я не позволю, так и знай.
– А я и не собираюсь, – возмутился Иван. – Она мне не жена, чтобы в еде её ограничивать, и не станет ею.
– А отчего же не станет? – Пётр Николаевич отвлёкся от поедания большого бедра индейки. – А вот как прикажу, и станет!
Иван лишь рассмеялся в ответ.
– Не станет, не станет, – послышался голос Евгении.
Иван оглянулся и обомлел.
Она спускалась с лестницы. Огненные волосы пышной копной горели на голове. Всё вокруг, казалось, пылало от жара этих волос. Пылал и Иван. Он стыдливо спрятал руки в рукава, выпрямил спину. Разволновался так сильно, что опять заболела голова.
– Не стану, – повторила Евгения. – Я свою кровь мешать абы с кем не стану.
Кузнецу стало не по себе.
Евгения прошла мимо него, словно даже не заметила.
– Здравствуй, Евгения Петровна, – произнёс Иван.
Но девушка ничего не ответила. Она подошла к отцу. Подставила под его губы лоб.
Перед тем как поцеловать дочь, Пётр Николаевич вытер о рукав свои жирные губы. И смачно чмокнул девушку в лоб, а потом и в каждую щеку.
– Выспалась, лисонька? – спросил её отец.
– Вполне, папенька.
Потом Полянский долго рассказывал дочери, как сидел рядом с ней ночью, как пел колыбельные, как щекотал её за пятки, а она даже не проснулась ни разу.
Евгенька посмеивалась. Ивану казалось, что смех этот наигранный, совсем неискренний.
Беседа с дочкой отвлекла Полянского от еды. А потом он так неожиданно заорал:
– Михей! А ну, ить сюда! Согрей маленько, чтобы жир кусками в горле не встал.
Евгения совсем не обращала на Ивана внимания. Присела рядом с отцом. Но на еду не набросилась. А лишь немного каши пшеничной поела да огурцом квашеным закусила.
А воображение Ивана рисовало другие картины: сидит его любимая посреди стола. Вокруг неё дымятся тарелки с молоденькими поросятами. А она их прямо целиком в рот запихивает и смеётся, смеётся…
Очнулся Иван опять в комнате Евгенькиной матери.
Предположил, что упал он в обморок за столом, да его опять сюда привели.
Он встал с кровати. Первым делом сдёрнул с кресла дырявую накидку, потом другую. Небрежно бросил на пол.
– Гнездо кузнецкое, значит… – передразнил он Полянского. – Будет вам и гнездо, и пища простая, и чертовка эта, Евгенька, моей будет! Сама придёт, сатана эдакая. А тогда и я поиздеваюсь вдоволь…