Кумзёра - стр. 21
Из дневника отца за 1986 год:
«…В 12 часов дня 27 мая Зоя приехала. Я только хотел сходить в Кумзеро, но пошел дождик и я, уже собравшись идти, разделся и лег отдохнуть. И вдруг кто-то стучится. Оказалась Зоя. Приехали они вместе с Харовской, все вместе, три сестры – Зоя, Лина и Галина. А также Василий Кузьмин и Димка (Лины внук). Мать была ещё в сознании. Она узнала Зою в лицо и шепотом сказала: «Ну, слава Богу, дождалась, приехала». И ровно через сутки, в 12:10 28 мая мать скончалась на глазах у Зои. Я был дома, но, плохо спавший ночь, прилёг отдохнуть, немного вздремнул. Как умерла мать – я не видел.
Сразу пошёл позвонил в медпункт, позвал тётю Нину из Дуровской. Затем пошел в Кумзеро, подал телеграммы братьям Сергею, Вире, ребятам, и Вере в Сокол. Выписал в сельсовете 10 бутылок вина. Пришёл домой, а мать уже лежит на диванчике, омыта и одета. Обмывали тётя Нина, Евстолия, помогали две Зои – моя и Фёдора. Сходил в Оденневскую, в магазин. Водки не оказалось, то пришлось взять то, что было, т.е. 10 бутылок яблочной наливки и 5 бутылок сухого.
Гроб делали А. П. Перов, Фёдор и Вася Титов. Я 29-го решил все вопросы, т.е. взял медицинское заключение о смерти матери и выписал в сельсовете свидетельство о смерти. 29-го на похороны приехали Сергей, Ия и Саша (привёз Володя), а также Виря из Сокола. Виря из Красноярска, конечно, не приехал и телеграммы не прислал.
Могилу копали Фёдор, Василий Кузьмин и Вася Титов. Сделали всё хорошо, и похороны, и поминки. Провожали все семёновские женщины, приходили и с других деревень – Дуровской, Павшихи, Оденневской. День был тёплый, солнечный. Похоронил мать рядом с отцом. Так закончила жизненный путь моя мать Киселёва Александра Петровна. Прожила она 82 года и 43 дня. Сейчас, как мы с ней приехали в деревню, прожила полтора месяца. Она каждый день в последние дни, как подойду к ней, то и говорит, смотря на меня: «Андели ты мой, свичушка ты мой, красное моё солнышко». После смерти матери постоянно ощущаю, чувствую, что-то чего-то как будто не хватает. И образ всё время стоит в глазах».
Первое лето мне не верилось, что их нет. Как это – дедова кровать, а его на ней нет и никогда не будет, не услышишь его утром в воскресенье: «Подай-ка ковшик… Да давай и второй», по утрам не услышишь бабушкиного кряхтенья у печи. Не едать больше ее рогатушек и блинов, а уж на блины она была мастерица, таких теперь не поесть. Даже правнука, моего сына, так приучила, что первым блиношником в семье стал.
В гостях у деда с бабушкой. 1960 год.
Прожили они жизнь по нынешним временам долгую. Даже, как это иногда чувствовалось – устали они жить: год за годом, одно и то же – печь, чай, пироги, окошко, изредка баня, слабость. Дед так последние лет десять говорил перед расставаньем на зиму: «Остатний год живу…». Заплачет… Дожили до правнуков, чем дед был очень доволен. Интересно все же, когда за столом сидят четыре поколения мужиков – один от одного. Правнука дед любил как-то особенно сдержанно, да он и так то никому никогда свою любовь не показывал. Скажет только, когда правнук Вадим за обе щеки кашу уплетает свое «угу» довольно, глаза сделаются печальными.