Куколка - стр. 19
Брехливое словоизвержение Фартинг прервал лишь раз, когда в дверях растерянно застыл неулыбчивый Дик, пришедший из конюшни. Усач поднес ко рту сложенные щепотью пальцы и кивнул на свободное место в дальнем конце стола.
– Не слышит, не говорит, – подмигнул он хозяину. – От рожденья глухонемой, мистер Томас. Простоват, однако славный малый. Слуга молодого джентльмена, хоть по одеже не скажешь. Садись, Дик. Отведай угощенья, какого мы еще не едали. Так на чем я остановился?
– Как вы надрали хвост испанцам, – робко подсказал мальчишка-половой.
Фартинг продолжил свои басни, время от времени апеллируя к жующему слуге: «Верно, Дик?» или «Ужо Дик вам порассказал бы, имей он язык да побольше мозгов», но тот словно ничего вокруг себя не видел, даже когда его безмятежные голубые глаза смотрели прямо на усача, явно желавшего продемонстрировать, что сердечность числится в ряду его добродетелей. А вот взгляды служанок частенько задерживались на лице глухонемого: в них читалось любопытство, смешанное с сожалением, что столь ладная, хоть и безучастная наружность досталась недоумку.
В конце трапезы словесный поток прервало появление «девицы из мансарды», которая принесла поднос с остатками своего ужина, а затем поманила в сторонку горничную Доркас. Они о чем-то пошептались, и горничная оглянулась на глухонемого. Фартинг попытался завербовать новую слушательницу, но та дерзко отмахнулась:
– Благодарю, я уж сыта твоими кровавыми байками.
Прощальный книксен ее был столь же дерзок, как и слова.
Дернув себя за ус, отставной старшина обратился за сочувствием к хозяину:
– Вот он вам Лондон, мистер Томас. Право слово, еще недавно эта вертихвостка была столь же мила и свежа личиком, как ваша Доркас. А теперь вся из себя француженка, даже имечко ее, коим, чтоб мне сдохнуть, никогда ее не крестили. Вот уж верно, ныне курица – и та фурится. – Голос его обрел жеманность: – Фу ты, ну ты, губки дуты! Такая вот она! Ей-же-ей, любая хозяйка стократ сердечней служанки вроде Луизы. Луиза! Да разве сие имя для англичанки, спрошу я вас! Правда, Дик?
Глухонемой тупо смотрел перед собой.
– Горемыка! Целыми днями терпит ее выкрутасы. Да, парень? – Фартинг кивнул на дверь, за которой скрылась вертихвостка, пальцами изобразил двух всадников на коне и, сморщив нос, опять показал на дверь. Дик ответил равнодушным взглядом. Усач подмигнул хозяину. – Чурбан и то смекалистей, ей-богу!
Однако вскоре глухонемой подошел к Доркас, которая наливала в кувшин воду, согретую по просьбе верхней жилички. Получив кувшин и фаянсовый таз, он даже кивнул в знак благодарности за любезность. Горничная неуверенно глянула на усача: