Кукла - стр. 7
Получив сильный удар по затылку, Игорь Лаврентьев проснулся, медленно, неохотно. Волосы на голове слиплись от пота. Яркий свет электрической лампочки под потолком больно резанул по глазам. Придя в себя окончательно, он понял, что никто его не бил, просто во сне он свалился с нар, ударившись о бетонный пол. Камера смертников, где Игорь провел последние полгода, выглядела, как обычно: замкнутое пространство без окон, нары, серые стены, бронированная дверь, небольшой стол посредине да табуретка, наглухо приделанная к полу, как, впрочем, и стол. В углу унитаз с умывальником. Высоко, так, чтоб не достать, телекамера, фиксирующая каждое его действие и передающая изображение на специальный монитор в комнате охраны. Мертвая тишина. Больше всего угнетало одиночество. Сидишь наедине со своими мыслями – и никуда не деться от слепящего электричества, от проклятой телекамеры-стукача, услужливо доносящей ментам в дежурке о каждом его движении, выражении лица. Иногда Игорю хотелось кричать, в бессильной ярости биться головой о стену, но сдерживала гордость. Нет, сволочи! Не доставит он вам развлечения, когда, устав от бесконечных партий в домино, вы с ленивой усмешкой на откормленных рожах наблюдаете за агонией осужденных, мечущихся в своих клетках, словно звери в зоопарке.
Правда, в отличие от большинства других приговоренных, Лаврентьеву один раз повезло.
Дело в том, что в работе палаческой бригады получился какой-то сбой, какой именно, он не знал, да и знать не хотел. Главное, что машина смерти забуксовала, камеры смертников, в которых полагалось сидеть по одному, переполнились, и на некоторое время у Игоря появился товарищ по несчастью, для которого в спешном порядке присобачили еще одни нары, так что места в камере почти не осталось.
Сергей Сергеевич Еремин, в прошлом директор крупного предприятия, был приговорен к смерти за хищение в особо крупных размерах. Самое гуманное в мире общество развитого социализма очень ревниво относилось к своему имуществу. Частника – грабь, пожалуйста, ну, посадят в крайнем случае, но не дай Бог своровать у государства! К стенке гада, к стенке! В расход злодея! Так ехидничал Игорь в разговорах с Ереминым, с которым в другом месте ему вряд ли бы удалось откровенно пообщаться. Сергей Сергеевич разъезжал на персональной машине, жил в элитном доме, отоваривался в спецраспределителе, а Лаврентьев довольствовался общественным транспортом, малогабаритной «хрущевкой» и пустыми прилавками магазинов.
Но смерть уравнивала всех. С Еремина сошли былые лоск и спесь. Сейчас это был совершенно седой шестидесятилетний старик с потухшими глазами, который, грустно усмехаясь, слушал наивные рассуждения двадцатипятилетнего мальчишки, понятия не имевшего об истинных рычагах, управляющих Страной Советов, о ее подводных течениях.