Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье - стр. 15
Телевизор внезапно смолкает и в дверную щель просовывается всклокоченная платошкинская голова.
– Привет, Лёш. Не выручишь коллегу?
– В смысле?
– Ну, в смысле – участок не уберёшь за меня? А то по времени горю – синим пламенем…
– Да я сам по времени горю. Синим пламенем.
– Чего так?
– В Мексику завтра улетаю.
– В Мексику?!
– Ага.
Заспанные серёгины глаза вдруг вспыхивают неподдельным интересом.
– Зачем?!
– Да фиг знает. Вызвали осенью в деканат и сказали, чтоб сдал фотографии на загранпаспорт. А на днях опять приглашают и спрашивают: ну что, Алексей Александрович? Готовы представлять лицо альмы-матер в Южном полушарии?…
– Да брось!
– Серьёзно.
– Ты что, испанский знаешь?
– Вообще ни бум-бум. Только английский. На разговорном уровне.
– А почему именно тебя посылают? Не спрашивал?
– А зачем?
– А затем, радость моя, что Мексика – это уже почти Штаты.
– И чего?
– А того, что ты либо кагэбешник тихушный, либо такой везунчик офигительный, каких лично я ещё не встречал. Поскольку – ты уж прости, конечно! – но мне как-то слабовато верится, что обычного студента могут вот так запросто в Штаты заслать. Да ещё одного…
– Я не один лечу. Со мной ещё человек.
– Какой человек?
– Наш, институтский.
Платошкин рассыпается коротким фальцетным смешком.
– Вот! Именно! Значит, кагэбешник тихушный – он! И он там за тобой приглядывать станет. А потом отчёты писать о твоём гнусном антисоветском настрое…
Крылов вдруг представляет на секунду, как его однокурсник Валерка Буртин – поэт и увалень – сидит и строчит на него донос. И, не выдержав, хохочет. Платошкин лишь снисходительно качает головой.
– Запомни, золотце: если два советских гражданина пересекают границы любимой Родины, значит один из них – стопроцентный кагэбешник. Если не ты, значит – он. Если не он, значит – ты. А скорей всего – оба. Для надёжности.
– А если и не он, и не я?
– Тогда вы оба – пингвины. И ваш дом – Антарктида…
Глава 3. Осётр, Семёнова, хрум-хрум
Выйдя из подъезда, Крылов замечает Субботыча. Тот стоит на краю тротуара и, по обыкновению поигрывая клеенчатой папкой, что-то активно втолковывает кавказцу в палевой дублёнке. Рядом с ними фырчит зелёный "москвичок"-пикап, из кузова которого двое других кавказцев бойко выгружают пухлые картонные коробки, крест-накрест перемотанные скотчем. Из прорванного бока одной из коробок торчит заледенелый осетровый хвост. Увидев Крылова, Субботыч манит его пальцем.
– Уборку закончишь – пулей ко мне. Разговор есть.
– Владимир Иванович! Мне к девяти…
– К девяти – ко мне! Всё понял?
– Всё.
– Свободен.
Крылов сворачивает в арку и поспешной рысцой отправляется на участок. Вдох-выдох, раз-два. Утреннее ощущение победной лёгкости, жившее в нём ещё минуту назад, с каждым шагом улетучивается, замещаясь всё возрастающим чувством тревоги. Поскольку: ведь абсолютно неясно, какой сюрприз заготовил ему начальник ДЭЗа. Вот возьмёт, блин – да и уволит его сегодня. И ещё объявит с гаденькой усмешкой: гуляй, студент! Час тебе на сборы и освобождение казённой жилплощади… Ну, точно! Так и есть! И с тем кавказцем палевым он, скорей всего, об этом и договаривался. О том, чтобы Крылова вытурить, а его комнату загрести под очередной склад. И если дело обстоит именно так, тогда, конечно – кошмар и катастрофа. Поскольку они с Машкой окажутся как бы – дважды бесквартирными. Дважды! И оба раза, получается – по его вине…