Размер шрифта
-
+

Кто служил в армии, в цирке не смеётся. Сборник рассказов - стр. 32

Ну, а мы прямо на опушке выкопали ямы и в них постоянно горели жаркие костры, дым от которых ветром уносился в лес.

Вот мы и сейчас сидели с Лёвой Геворгян у костра и балдели. До ячейки СОБа было метров двадцать, там на связи сидел дежурный радиотелефонист и, жалостно шморгая носом, с завистью смотрел на наш костёр, где сидели мы и вычислитель со вторым связистом. Такие же костры горели за каждым орудием и там грелись расчёты, за исключением дежурных наблюдателей.

Только что закончился завтрак, до начала управления огнём было ещё около часа и мы немного расслабились. Но как всегда в такой момент, когда ты размазываешься по бревну, блаженно жмуришься от такого уютного жара, ёрзаешь на бревне, чтобы подставить под животворящее тепло другой бок, прозвучала тревожная трель телефонного аппарата.

– Да…, здесь… Да, сейчас, – в ячейке во весь рост поднялся замёрзший радиотелефонист и призывно помотал в воздухе телефонной трубкой, – товарищ старший лейтенант, вас комбат к телефону зовёт.

Лёва недовольно поморщился: – Ну, чего комбату там неймётся….? Счас… подойду.

Старший офицер на батарее поднялся со стульчика, с удовольствием потянулся крупным и плотным телом и направился в ячейку. Долго слушал указания, потом недовольно буркнул в трубку: – Хорошо, сделаю.

Вернулся обратно и, сев на стульчик, послал связиста по окопам с приказом – Строиться перед ячейкой СОБа.

– Чего там, Лёва?

– Да, комбат, загонашился чего-то…. Оказываются, ждут командующего артиллерией армии генерала Смирнова. Он будет контролировать последний этап. Вот и комбат задёргался, типа – привести всех в порядок. А то вдруг по огневым поедет.

Лёва разнежился у костра и ему лень было шевелиться: – Давай, Боря, ты проверь их, а я посижу. Чего-то в сон потянуло….

Мне уже надоело сидеть у костра, поэтому мигом вскочил и с удовольствием стал распоряжаться. Построил огневиков в одну шеренгу и, проверив внешний вид, практически каждому сделал замечание – Помыться, подшиться, подбриться, почиститься и так далее. Единственно, на ком споткнулся это на рядовом Юзбашеве. Мой подчинённый с шестого расчёта. Маленький, хиловатого вида азербайджанец, чуть больше месяца назад пришёл в мой взвод из молодого пополнения. Был он городским, из Баку, поэтому хорошо говорил по-русски, что здорово его отличало от других азеров. Конечно, как молодой солдат, он был зачуханный и ещё «сырой». Но уже первый месяц службы показал, что в последствие из него получится толковый боец. Правда, сейчас он выглядел жалко. Грязное, не умытое лицо, зимняя стойка, шинель несколько большего размера висела на нём как на вешалке и всё остальное болталось точно также. Конечно, можно его сейчас у костра раздеть и дать умыться горячей водой, равномерно развесить на нём оружие и остальные причиндалы, но вот – Что делать с густой, иссиня-чёрной и матёрой щетиной…? Это был ещё тот вопрос. Он ещё на гражданке имел кучу отсрочек от армии по семейным обстоятельствам и сейчас ему было 24 года. По южным меркам он считался зрелым мужиком, что красноречиво подчёркивала его щетина. Если русские солдаты, даже старослужащие только подбривались раз в три дня, то Юзбашев, наверно единственный в полку, даже среди офицеров и прапорщиков, брился опасной бритвой и это был целый ритуал. Сначала он её точил, потом размачивал полотенцем опущенным в горячую воду щетину, а после всего этого намыливался, брился и треск срезаемой щетины доносился даже в коридор, вводя в священный ужас сослуживцев.

Страница 32