Кто не спрятался – тот виноват или Витязь в овечьей шкуре - стр. 1

Петя Шемякин, корреспондент газеты «Наш район», вбежал в неуютный подъезд и с силой стряхнул с себя капли. На улице шел дождь, и подъезд пах мокрыми кошками. Петя вызвал лифт и стал притопывать от нетерпения. У него был пугающий темперамент – Петя ни секунды не сидел на месте, а если уж сидел, то постоянно вертелся, словно каждый предложенный ему стул кишел муравьями.

– Я вышел на интересную тему! – сказал он заму главного, натягивая куртку. – Нужна дополнительная информация. Сбегаю навещу одну девицу, тут недалеко. Надеюсь, эта штучка никуда не ушла!

«Штучка» никуда и не собиралась уходить. Она сидела на кухне, пила чай с баранками и смотрела в окно. На улице было ненастно: ветер трепал деревья, а серое небо провисло, как старый тент. Отличное воскресенье! Под стать ее настроению.

На полу перед холодильником лежала кучка вещей, оставленных любимым мужчиной. Три недели назад он сообщил, что уезжает в командировку, и все это время не подавал о себе вестей. А вчера вечером выяснилось, что Калашников давно вернулся в Москву и живет как ни в чем не бывало. Вещи, которые он у нее оставил, на поверку оказались барахлом – зубная щетка, заношенная рубашка, исписанный блокнот… Вероятно, они были призваны просто отвлечь ее внимание.

«Если бы я вышла замуж сразу после окончания школы, – с тоской думала Наташа, – и родила дочку, ей сейчас было бы четырнадцать лет». В прошлые выходные мама заявила, что вполне готова стать бабушкой.

– Надеюсь, ты не собираешься с этим тянуть! – строго сказала мать и погрозила Наташе наманикюренным пальцем.

При этих словах ее третий муж показал лошадиные зубы. Он был твердо уверен, что никаких внуков свободолюбивая Карина нянчить не станет и его вольготному существованию ничто не грозит.

– Твоя интимная жизнь состоит из одних драм! – напоследок попеняла ей мама.

У нее самой на личном фронте был полный порядок. Поклонники ходили ровными шеренгами, и она выкликала их из строя по мере необходимости.

Наташа вздохнула и пошевелила носком тапочки лежавшую на полу рубашку. И в этот момент раздался звонок в дверь. Она прижала руку к груди – сердце застучало сильно и громко. Вдруг это он, Калашников? Бабочкой подлетела к двери и припала к «глазку». На лестничной площадке стоял ее школьный приятель Петя Шемякин и суетливо подергивался.

– Привет, – промямлила Наташа, отворив дверь. – Заходи, Петь. Чаю хочешь?

Шемякин хотел всего сразу – чаю, баранок, конфет «Мишка косолапый» белорусского производства под интригующим названием «Ведмедик клешчаногий», засохшей пастилы и кабачковой икры с черным хлебом.

– Я, собственно, заскочил узнать, что ты об этом думаешь! – объяснил он, сыто облизываясь.

– О чем? – вяло спросила Наташа.

Шемякин мог иметь в виду все, что угодно: плохую погоду, трагическую судьбу русской версии мюзикла «Чикаго» или американо-израильско-палестинскую встречу в городе Акаба.

– Об убийствах, – коротко ответил он и громко позвенел ложечкой в чашке.

Наташа нахмурилась. Она не любила страшных историй, никогда не смотрела передач о чрезвычайных происшествиях в городе и зажмуривалась, когда попадалась кровавая сцена в кино. Шемякин отлично это знал. С чего он вдруг решил, что она станет обсуждать с ним какие-то убийства?

– А кого убили? – тем не менее спросила она.

– Ты что, ничего не знаешь? – Петя вскинул голову и посмотрел на нее круглыми глазами, полными творческого ужаса. – То есть вообще ничего? И милиция к тебе не приходила?

– Нет, – пробормотала Наташа и испугалась уже по-настоящему. – Зачем мне милиция? Говори толком: что случилось?

– Тут у нас такое делается! Я имею в виду – в нашем районе.

Петя полез во внутренний карман, добыл оттуда сложенный кусок карты, развернул и положил на стол так, чтобы Наташе было удобно смотреть.

– Четыре дня назад вот на этой улице в подъезде убили женщину. Пырнули ножом в живот.

– И что? – спросила Наташа, вглядываясь в квадратики, изображавшие дома.

– А еще через два дня вот тут, недалеко от тебя, буквально в квартале, убили еще одну женщину. Ее нашли в палисаднике соседи. Тоже ножом и тоже в живот.