Кто играет в кости со Вселенной? - стр. 40
Как я уже рассказал, зона моей ответственности – пристроить заказы в типографии. Пришлось познакомиться со многими. И картина нарисовалась грустная и веселая одновременно.
Серьезными производственными базами располагали только государственные полиграфические предприятия. Девяностые годы – их «звездный час»: они как настоящие мастера определяли все и вся в отрасли. Выползли из-за заборов секретности небольшие ведомственные типографии. Но они лишь играли роль дублеров – выполняли простенькие работы. Время частного бизнеса еще не наступило, мальчики в джинсах только-только вышли на игровое поле после физкультурного зала. Но интерес со стороны частников рос как на дрожжах. Этому способствовали две предпосылки. Первая – отмена цензуры, Главлита и указ президента, выводящий полиграфическую отрасль из-под контроля милиции. Вторая – взрывной рост спроса на бумажные информационные носители – полиграфический рынок входил в свое «золотое десятилетие».
Но очень быстро начался процесс ухода со сцены крупышей – советские типографии закрывались один за одним. И виню я в этом директорский корпус. Это надо так бездарно все профукать! Вообще печатных домов было немного – в Советском Союзе по идеологическим соображениям работало ограниченное количество предприятий, где можно было что-то тиражировать. Красные директора не бились за жизнь вверенных им типографий – кто по неумению вести корабль в рыночной стихии, а большинство – осмысленно, быстрее-быстрее разворовывая госсобственность, пока есть возможность. За «золотое десятилетие» закрылось две трети из советского наследия. К 2020 году в Питере осталось одно печатное производство из «бывших».
«Девяностые» годы – лучший период для дела Гутенберга не только в России, но и во всем мире. Потребность и в рекламе, и в газетах, и в книгах, и в упаковке нарастала. А технологической конкуренции не было – интернет появится только в «нулевые» годы, телевидение – дорогое удовольствие, радио отошло в тень. А в нашей стране все эти процессы шли с удвоенным коэффициентом.
Периодически задают вопрос: «Могла ли Россия перейти от социализма к капитализму гуманнее, без деградации экономики, не круша жизни людей? Как, например, в Китае». Мой ответ: «Нет, не могла!» И это не зависело ни от законов, ни от схем приватизации, ни от конкретных министров в правительстве. Жадность красных директоров не мог остановить ни один Чубайс, которые правдами и неправдами перетянули собственность в свой карман, жертвуя производством. А вдогонку за директорами бежали их заместители, начальники складов, которые продавали остатки неучтенной бумаги за наличку. Хапать, пока есть возможность, – корневое человеческое свойство! И оно расцвело. Даже в такой спокойной стране – как Чехословакия с другой ментальностью (менее вороватою, чем российская) – приватизация прошла так, что Вацлав Гавел, президент Чехии тех времен, ужаснулся человеческой алчности. И питерская полиграфия – показательный пример этого процесса.