Ксеноцид - стр. 57
Однажды, когда Цин-чжао исполнилось двенадцать, выдался ужасно жаркий денек, и ей не терпелось закончить одно научное исследование.
– Сегодня я не пойду на рисовые плантации, – обратилась она к учителю. – То, что я делаю здесь, куда важнее.
Учитель склонился в почтительном поклоне и удалился, но вскоре в комнату вошел отец. В руке его был зажат тяжелый меч, она вскрикнула от ужаса, когда он занес его над ее головой. Неужели он собирается убить ее только за то, что она позволила себе сказать что-то святотатственное? Но он не тронул ее – как могла она подумать, что он способен причинить ей зло? Вместо того меч опустился на терминал компьютера. Металл промялся, во все стороны разлетелись осколки пластика. Машина была уничтожена.
Отец не повышал на нее голоса. Тихо-тихо он прошептал:
– Прежде всего – боги. Затем – предки. Потом – люди. Далее – правители. И в самом конце – ты.
Это было точное изложение принципа Пути. Принципа, на котором основывался этот мир. Она совсем забыла: если ты чересчур занята, чтобы исполнять праведный труд, это означает, что ты сошла с Пути.
Она никогда больше не забудет этого. И спустя некоторое время она полюбила солнечные лучи, обжигающие спину; воду, прохладную и темную, омывающую ноги и руки; рисовые стебли, подобно перстам показывающиеся из грязи и сплетающиеся с ее пальцами. С головы до ног вымазанная в иле, она никогда не чувствовала себя грязной, потому что знала: она приобрела эту грязь на службе богам.
Наконец, в возрасте шестнадцати лет, она закончила обучение. Осталось только доказать, что она способна справиться с ролью взрослой женщины. Задание было очень трудным и слишком важным, так что могло быть доверено только тому, кто уже долгое время общался с богами.
Она предстала перед великим Хань Фэй-цзы в его кабинете. Комната была очень похожа на ту, где жила она, – большое открытое помещение; как и у нее, очень простое ложе – циновка, расстеленная на полу; посередине стоял стол с компьютерным терминалом, – все как у нее. Каждый раз, когда она входила к отцу в комнату, над терминалом обязательно что-то висело: диаграммы, трехмерные изображения, воспроизведенные сцены из прошлого, слова. В основном слова. Буквы или иероглифы плавали в воздухе, умещаясь в компьютерные подобия страниц, двигались вверх, вниз, в стороны, когда отец что-то сравнивал.
В покоях Цин-чжао часть комнаты была свободна. Так как отцу не требовалось прослеживать жилки на половицах, то, естественно, отпадала нужда в подобном аскетизме. Но даже при этом его вкус был крайне непритязателен. Коврик – из редких, с богатым узором. Низенький столик, статуэтка на нем. Стены голые, только на одной висит картина. Однако комната была настолько велика, что каждый из предметов обстановки едва ли не бесследно растворялся в ней, похожий на чей-то слабый окрик, доносящийся из далекого далека.