Крымский щит - стр. 10
Володя вспомнил совсем недавний, позавчерашний день – он ныл в сердце посильнее, чем напоминали о себе ссаженные ладони и коленки, всё ещё отзывающиеся болью суставы и растянутые связки.
– …Вас? Вас заген ду? Ауфштейн! Аллес ауфштейн! – здоровенный немец свирепо толкнул Володю в бок дулом карабина. От злости фашист налился кровью и напирал на него, подталкивая к бревну с огромным комлем. Затем схватил пацана за рукав, легко швырнул исхудавшее тело и жестом приказал тащить бревно к штабелю.
Володя попытался поднять комель – и не смог.
Тогда немец сам взвалил тяжеленный комель ему на спину.
Вовка задрожал, оседая всё ниже и ниже под непосильной тяжестью, сделал несколько шагов на полусогнутых ногах и упал на колени.
Павлик бросился к нему, – помочь, но конвоир, сверкнув глазами, прогнал его, ударив прикладом.
На коленях и на одной руке, захватив второю комель, Володя пополз к штабелю. Казалось, этому не будет конца.
«Жить, жить», – твердил он про себя и из последних сил, кусая губы и роняя слёзы, тащил, тащил.
В глазах потемнело. Почти теряя сознание, Володя распластался под бревном у штабеля. Отдышавшись, столкнул с себя тяжесть, с трудом поднялся и медленно побрёл к ребятам, которые стояли на месте хмурые, с влажными глазами.
– Сегодня уходим, – только и сказал он друзьям и обвис на их руках.
Откуда ты, парень, где дом твой, скажи…
…Как только перевалили за гребень, стало понятно, почему Сергей так торопился. Они оказались у края неширокой, густо-густо поросшей лесом долины, которая, медленно изгибаясь, уходила на северо-восток. Впереди, насколько доставал глаз – ни дымка, ни бедной сакли, ни ещё какого-нибудь признака человеческого присутствия. Только на самом верху обрывистой противоположной стены долины замерло полтора десятка грязно-белых комочков: небольшая отара овец.
– Чабан нас увидит? – спросил Шурале.
– Небольшая беда, – хмыкнул Хачариди. – Пока до села доберётся – овец же не бросит, – пока расскажет, пока будут судить да рядить – мы уже полдороги до базы отмотаем.
– Но это же татары… – начал Саша.
– А что татары? – вдруг окрысился Шурале. – Мы не люди, да?
Тогда только до юных кубанцев, не больно сведущих в физиогномике, дошло, что этот Шурале, которому вроде как безоговорочно доверяет герой-партизан Сергей, самый что ни на есть крымский татарин.
А Хачариди даже и добавил, резко и безжалостно:
– Вы, пацаны, не обобщайте. У нас в отряде не смотрят, кто ты по метрике, а только – кто ты в бою. Я, кстати, из греков. И в отряде не то что татары, – и румыны, и болгары, и даже один немец есть, Яшка Цапфер, только его почему-то евреем считают. А татары… Мы-то поболе вашего натерпелись от добровольцев-самооборонцев и от прочей сволочи, нераскулаченной. Особенно оттуда, – он указал за спину. – Из горных сёл. Но ты вот только прикинь сначала, что когда мобилизации были и когда наши отступали, сколько татарских парней призвали и забрали и сколько их уже в земле сырой лежит? Самых лучших. И я тебе скажу так: по процентам – сколько там предателей, а сколько героев – считать не буду; но только в каждом татарском селе не одна и не две семьи, которые завсегда помогут. Расслабляться, конечно, нельзя – но разделяю так: или наши, или фашисты со своими прихвостнями, а ко там кто по рождению и какому богу молится – это пустое.