Крым. Большой исторический путеводитель - стр. 26

Интересен образ Посейдона. Спроси у нас, кто такой, большинство по школьной памяти сразу отчеканит: «греческий бог морей». А ведь у греков он был еще и «Посейдоном Конским», и богом землетрясений. Сразу встает образ божества с взлохмаченной бородой и трезубцем, несущегося в упряжке из бешеных коней по беснующимся (трясущимся) волнам. В степи же бег конского табуна – как землетрясение, и развевающиеся конские гривы – как гребни волн. Сколько здесь скифского! Хотя имена бога, греческого и скифского, несхожи: на путях истории, в промежуточных этногенезах, в заимствованиях исходное могло преобразиться до неузнаваемости (или просто замениться).

Далее у Геродота читаем: «У скифов не в обычае воздвигать кумиров, алтари и храмы богам, кроме Ареса. Ему они строят такие сооружения». Историк не сообщил нам, как скифы называли этого особо чтимого ими бога войны, мы узнаем лишь, что символом его был вертикально воткнутый короткий (35–40 см) меч-акинак. Но если ограничиться греческим «Арес», сколько можно наассоциировать близких по звучанию, по смыслу и по вызываемым эмоциям слов: не говоря уж о схоже звучащем римском Марсе – английское «Хурэй!», его русский аналог «Ура!», английское Hurry и русские ярость, Ярило, Сварожич – бог открытого огня.

Храмы скифскому Аресу сооружали, надо думать, без архитектурных излишеств – если судить по тому, какими были его алтари. Большая гора хвороста и воткнутый в нее меч-акинак – не более того. В жертву богу войны приносили различных животных, излюбленной его пищей был, конечно, конь. Приносили и человеческие жертвы; одного из сотни пленников – обязательно.

Случалось, человеческие жертвы подносились и великой богине Табити (Гестии) – это происходило на Таманском полуострове, если местным скифам удавалось захватить греческих мореплавателей (но можно предположить, что здесь историк путает скифов с таврами). Однако и ей, и остальным богам (кроме Ареса) обычными жертвами были животные и плоды земные. Основным местом свершения обрядов, вместо храмов и святилищ, были курганы над могилами предков.

Замечательный историк религии Мирча Элиаде собрал немало свидетельств в доказательство того, что среди скифов были широко распространены шаманистские религиозные обряды (да и вряд ли могло быть иначе, ибо скифы пребывали в Сибири как раз в то время, когда там складывался классический шаманизм, в том числе в среде кочевников). Шаман, призванный к своему служению через экзистенциальное озарение, снизошедшее на него как результат личной устремленности (зачастую им самим ясно не осознаваемой) или какого-то жизненного катаклизма, после долгого и трудного обучения и инициации обретает способность бипсихии. Она заключается в том, что посредством неистовой пляски с бубном или, что гораздо реже, другим заменяющим его музыкальным инструментом (в любом случае – местом обитания духов-помощников), пения, огромного целеустремленного волевого усилия, наконец, наркотического опьянения (что, впрочем, является признаком невысокой квалификации) шаман впадает в транс, в экстатическое состояние. В нем душа его «раздваивается»: она пребывает и здесь, вместе с телом, среди пассивных участников обряда (зрителей), которых шаман держит в курсе происходящего, – и одновременно совершает путешествие по иным мирам, небесному и подземному (загробному). Ищет сбежавшую душу больного (именно в этом, и ни в чем ином, состоит истинная причина заболевания), сопровождает в загробный мир душу умершего, вступает в схватки при встрече с душами других, враждебных шаманов, проникает в обитель высших духов и испрашивает у них советов по насущным проблемам (например, не пора ли перегонять табуны и стада) и вопрошает о грядущем. Есть ли подо всем (или надо всем) этим какая-то подлинная онтологическая основа – или все лишь игра воображения, самообман, спектакль, – думать так или иначе зависит от мировоззрения читателя или его настроения.