Крылья - стр. 132
— Да, черт возьми! У меня есть возражения!
Даже подаюсь назад в своем кресле, влипая в спинку лопатками. Рикардо постоянно язвит, давит, грубит и так далее. Но кричит… Нет, обычно, чтобы вывести этого человека из себя, нужно здорово постараться. Как правило, это под силу только его племяннику.
Тем не менее мне поздно брать свои слова обратно. Делаю над собой усилие и отвечаю по-прежнему спокойно, но на этот раз тверже:
— Тогда можешь засунуть свои возражения в свой великосветский зад.
— Черт тебя, Морган!
— Взаимно, — не остаюсь в долгу.
Рикардо неверяще моргает.
— Ты что, правда влюбилась и потеряла последний мозг? — Дергаю плечом, предпочтя не спорить с последним утверждением про мозг — в глубине души я как раз с ним согласна. — В кого ты влюбилась? Ты читала его досье?
Голос Тайлера настолько пропитан праведным гневом, что мне становится не по себе, и я уже не сомневаюсь: ему известно куда больше меня. Лаки собрал мне досье на Ригана поверхностно, не копаясь глубоко — я сама не велела: мне нужны были общие сведения, а не нижнее белье Джейсона.
— Читала, — отвечаю, но уже не так уверенно.
— Да-а? — тянет Рикардо, безошибочно почувствовав, что нащупал брешь в моей броне. — А тебе известно, за что его вышибли из элитного подразделения? — Дергаю плечом: мне, в общем-то, наплевать, это не имеет отношения к делу. Но Тайлер твердо намерен меня просветить: — Он сломал нос своему командиру!
Еле сдерживаю смех: тоже мне, нашел большой и грязный секрет.
— Командиры бывают разные, — отвечаю почти весело.
Рикардо мою реплику игнорирует.
— А ты знаешь, что от него отказались родители? — Замираю, эта информация бьет наотмашь. — В семнадцать лет, — добивает Тайлер, видя, что его слова наконец находят отклик. — Пошли в социальную службу и написали отказ от родительских прав и попросили признать его совершеннолетним досрочно, чтобы снять с себя за него ответственность. Думаешь, от хороших детей родители отказываются?
Сглатываю вставший в горле ком.
— Даже от плохих детей хорошие родители не отказываются, — говорю и сама не узнаю свой голос.
Слишком больно, слишком мало времени прошло после письма моих собственных родителей.
Как постарела мама…
«Доченька…»
Должно быть, что-то меняется в моем лице, потому как Рикардо замолкает и неожиданно идет на попятный.
— Я не тебя имел в виду, — кажется, впервые в жизни слышу от него нечто настолько близкое к извинению.
— Мы не знаем, что там произошло.
— Вот видишь, ты о нем ничего толком не знаешь, — Рикардо снова возвращается к насущному вопросу, радуясь, что я не стала развивать тему о собственных родителях. Зачем? Я не хочу о них говорить. И с ними тоже — не хочу.