Крылья Икара - стр. 7
В этой связи уместно вспомнить судьбу подпоручика Михаила Шванича немецко-польского происхождения, крестника императрицы и бывшего адъютанта князя Потёмкина. Его все больше знают как Швабрина из пушкинской «Капитанской дочки». Затерянная в степи маленькая крепость и двое молодых офицеров, страстно влюблённых в дочь коменданта Машеньку Миронову. По долгу военной службы Баркову самому, не однажды, приходилось бывать в Оренбургских степях. Хороший Петруша Гринёв остался верным своей присяге и поставленный на колени перед мужицким «амператором», руку его жилистую не поцеловал.
По воле автора за него вступился верный слуга Савельич.
Опять же, подаренный заячий тулупчик самозванцу хорошо запомнился. Швабрин по повести и в жизни оказался трусом и предателем, ручку целовал и пошёл на службу к Емельяну Пугачёву, за что и был пожалован у него есаулом.
После казни бунтовщика Пугачёва и его ближайших сторонников Михаила Шванича лишили чинов и дворянства, сослали в далёкий и мрачный Туруханск. В вину ему тогда поставили измену дворянскому достоинству и воинской присяге. Ни Павел, ни Александр I впоследствии так и не простили его. «Перемётчик – хуже врага» – была когда-то такая хорошая русская пословица. Похоже, что и для Александра Сергеевича он тоже «был злодеем во всём».
Говорят, что над «Капитанской дочкой» он тогда работал параллельно с «Историей Пугачёвского бунта»…
В напряжённые августовские дни 1991 года Барков в составе боевого расчёта дежурил на пункте управления. Здесь отслеживались степени готовности космических аппаратов, техническое состояние объектов полигона и готовность орбитальной группировки. Шла обычная рутинная плановая боевая работа. Иногда поступали какие-то распоряжения от ГКЧП, которые не шли дальше общих призывов и не имели практического применения. Во всей суетливости этого нового органа власти чувствовалась нервозность и неуверенность. Что же можно было думать об исполнителях?
Идея сохранения Союза ССР в армии находила активную поддержку. Поправение в сторону единой и неделимой страны в офицерской среде было значительным. Позднее, Беловежские соглашения многими офицерами воспринимались как предательство и прямая государственная измена.
Думать можно было о чём угодно. Брать на себя инициативу и действовать было нельзя. В армии всегда существовало мнение, что не дело военных вмешиваться в политику. Пусть всё идёт своим чередом, даже смена власти в стране. Слишком велика была опасность возникновения конфликта среди тех, кто сидел за пультами управления ракет, поднимал в воздух стратегические бомбардировщики и уводил в дальние океанские походы атомоходы. Всё это могло стоить стране большой людской крови. Оставался единственный выход – надеяться на мудрость политических руководителей. Защищать следовало саму Россию, а не политическую форму её правления. Другое дело, что со сменой власти в армейском руководстве появились новые люди. С их приходом в войсковые части стали поступать популистские, непрофессиональные распоряжения. «Где же эти кремлевские суслики? – ругался начальник Баркова. – Хоть бы одно внятное политическое решение»…