Кружение эха (сборник) - стр. 3
В последний день, перед тем как вызвать такси в аэропорт, мы решили еще раз прогуляться по ближайшим к отелю улицам, хотя казалось, что всю округу мы знаем, как местные землемеры. Еще раз прошли пешком до набережной Тахо, постояли на древнем мосту… Надо было возвращаться.
– Давай поднимемся к отелю тем переулком? Мы там еще не были.
– Мы везде были, – возразил муж, – и мы уже опаздываем. Ничего нового в том переулке нет.
– А все-таки…
Вот что-то же вело меня именно в этот кривой и короткий, совсем неинтересный переулок, в котором действительно не было ничего для нас нового, кроме…
Голубые ворота в небольшой дворик-патио были открыты, чтобы туристы, которые пройдут мимо, заметили развешанные по стенам, лежащие на круглом столе картинки, выставленные на продажу.
– Зайдем!
– Ты что, еще не все скупила в этом городе?! – Мой многострадальный муж, с утра уже утрамбовавший чемоданы, привычно вообразил, как навешивает на себя еще один, прикупленный мною сувенир. – Мы же опять как елки…
Но я уже была во дворике, уже разглядывала товар, переходя от одной картинки к другой, – веселила сердце. Все же в глубине существа я – человек коробейниковой эпохи.
Это была мастерская художника – на столе стояли несколько банок с краской, лежали кисти на расстеленной газете.
Небольшие картинки были рисованы на предварительно состаренных досках и выглядели славно – стильно, декоративно.
Из приоткрытой в дом двери к нам вышел юноша лет семнадцати. Я на корявом испанском спросила сакраментальное: «Куанта куэста?» В ответ услышала, что всего двадцать пять евро, и вдохновилась. Надо сказать, что и Борису картинки понравились: он вмиг забыл, что мы опаздываем, что мы и без того перегружены, что я вечно покупаю все, на что глаз ляжет, а потом не знаю, куда это деть… Мы хватались то за одну, то за другую дощечку… Наконец выбрали: группа трубачей, трубящих в длинные трубы, стилизация под средневековые гравюры, чуть тронутая тусклым золотом. Внизу какая-то надпись на латыни.
– Вот эту, пожалуйста!
Я достала кошелек, а юноша принялся заворачивать доску в газету. Мелькнула с изнанки чья-то подпись…
– Постойте! Что там?
Я взяла в руки доску, перевернула. На черной поверхности белой краской было размашисто выведено: «Espinosa»…
И я поняла, зачем меня притащили в этот дворик.
– А кто это – Эспиноса? – спросила я.
– Мы, – ответил парень. – Это работы моего отца.
И, завернув доску в газету, вручил мне… Он так сердечно, так естественно произнес: «Ми падре»… Я помедлила еще мгновение, представляя, что бы сказала ему на испанском… Но в отличие от героя моего романа «Белая голубка Кордовы» или от героев романа «Последний кабан из лесов Понтеведра» я, увы, не говорю на испанском. К тому же мы и вправду опаздывали…