Круговая подтяжка - стр. 3

Продолжая сидеть на полу, Тина внезапно перестала скулить и стала стряхивать своими маленькими ручками, которые он раньше так любил целовать, капли воды с головы, лица, шеи и ругалась, ругалась, ругалась, неизящно кривя рот, кляня свою судьбу, «мужиков», и своего бывшего мужа, и его, Азарцева. Он подумал, что, пожалуй, больше ничего не может сделать для нее, разве что поднять с пола, чтобы она не простудилась. Но тогда она, пожалуй, снова могла в ярости броситься на него, а драться с ней ему было бы тошно. Хватит и того, что он приходил сюда с завиднои регулярностью почти целый год, с тех пор как она ушла из его клиники. Приходил для того, чтобы уговорить ее начать работать хоть где-нибудь и больше не пить. Но она не хотела его слушать.

Азарцев напоследок внимательно посмотрел на сидящую на полу Тину, чтобы лучше запомнить ее раздутое, искаженное лицо и больше никогда уже о ней не жалеть, потом повернулся и вышел из квартиры, тихо, но плотно закрыв за собой дверь, как делают обычно, уходя навсегда. И Тина, не видя, почувствовала, что он ушел.

Она замолчала, ощутив усталость, опустошение, но в то же время и странное удовлетворение оттого, что она снова одна в своем доме, в своем прибежище, что ей ни с кем не надо говорить, что не перед кем оправдываться. Она медленно, сгорбившись, поднялась с пола, прижала руку к груди, ибо ощущала за грудиной какое-то неприятное жжение, прошла босиком в коридор, нащупала сумку, вытряхнула из кошелька деньги, посмотрела, не завалилось ли несколько монеток на дно, за подкладку и в боковой карман. Она тщательно несколько раз пересчитала все, что нашла в сумке и в кармане старого плаща, и подумала, что денег немного, но еще пока хватит. А значит, ей необязательно идти сегодня в переход торговать газетами и она может не выходить на улицу, весь день пробыть дома, в постели. «Что будет завтра – время покажет, – сказала себе Тина. – Хорошо бы снова остаться дома. А может быть, день не наступит вовсе? Это было бы решением всех проблем». Она подумала о родителях, о сыне. Их жалко, они будут переживать. Но она запретила себе эти мысли – ей было важно, чтобы время растянулось, размякло, как жвачка. Ей хотелось насладиться сладкой теплотой старенького одеяла, горой книг возле подушки, которые можно лениво перелистывать или не трогать совсем, зная, что спешить некуда. Даже на кухню можно не выходить – там холодно и неуютно. В синей вазе с пестрыми петухами давным-давно уже нет цветов. Да и зачем они? Лишние хлопоты. Все равно завянут, как всё и все. Только еще воду каждый день надо менять. Готовить еду? Можно вовсе не есть, особенно если во вчерашней бутылке останется хотя бы немного сладковатой, дурманящей влаги.