Круглый дом - стр. 27
Меня впустил отец. В кухне было жарко, витали запахи его очередного кулинарного эксперимента.
– Ты вовремя! – заметил он и поставил пирог на кухонную стойку. – Давай сделаем ей сюрприз, Джо. Пусть это будет гвоздем нашей программы. Она сейчас спустится. Вымой руки!
Стоя в крохотном санузле рядом с отцовским кабинетом, я услышал скрип лестничных ступенек. Я не спешил, медленно вымыл руки, медленно их вытер. Мне не хотелось видеть маму. Ужасно, но это правда. Хотя я прекрасно понимал, отчего она меня ударила, мне было противно делать вид, будто ничего не случилось или что это неважно. Удар не оставил на моей коже синяка и челюсть только слегка побаливала, но я то и дело дотрагивался до нее и по новой ощущал боль. После мытья я сложил полотенце – наверное, впервые в жизни – и аккуратно повесил на сушилку.
В столовой мама стояла позади своего стула, нервно вцепившись руками в спинку. Работал вентилятор, и полы ее платья мягко вздымались. Она любовалась едой в тарелках на зеленой клетчатой скатерти. Я поглядел на маму, и мне сразу стало стыдно за свою обиду на нее: на ее лице все еще виднелись следы нападения. Я занял себя какой-то ерундой.
Отец сделал жаркое. Когда я вошел в кухню, мне в нос ударила смесь запахов: лежалой репы и консервированных томатов, свеклы и кукурузы, пригоревшего чеснока, какого-то неведомого мяса и подгнившего лука. Отец жестом пригласил нас за стол, над которым витало неаппетитное амбре от его ведьмина варева. Еще на столе стояла кастрюля с водой, из которой торчала картошка, явно переваренная, развалившаяся и почти остывшая. Он церемонно наполнил наши плошки. Мы молча сидели и смотрели на еду. Мы не стали молиться, впервые в жизни отступив от привычного ритуала. Но я не мог вот так молча приступить к еде. Отец это понял и, оглядев нас, произнес прочувствованно:
– Как мало нужно для счастливой жизни!
Мама шумно вздохнула и нахмурилась. Ее буквально передернуло от его слов, как будто они рассердили ее. Думаю, она уже слышала от него эту цитату из Марка Аврелия, но теперь, задним числом, мне кажется, она просто пыталась загородиться неким щитом. Чтобы ни о чем не думать. Не вспоминать о том, что с ней случилось. А прочувствованные слова отца ее ранили.
Мама равнодушно взяла ложку и ткнула ею в жаркое. Отправив первую порцию в рот, она чуть не подавилась. Я сидел ни жив ни мертв. Мы оба смотрели на отца.
– Я добавил тмин, – смиренно сказал он. – Что скажешь?
Мама взяла салфетку из стопки, которую отец положил на середину стола, и прижала ее к губам. Ее лицо все еще было покрыто фиолетовыми царапинами и желтоватыми пятнами от рассасывающихся синяков. Белок ее левого глаза был алым от кровоизлияния, а веко, все еще опухшее, слегка обвисло. Впоследствии оно таким и осталось, потому что у нее был поврежден нерв.