Круги ада - стр. 23
Родила она в самом конце сентября, двадцать девятого числа нормальную пухленькую девочку, которую тут же назвала именем Юлия, вопреки всяким желаниям своих мужчин и явным, и тайным. Роды прошли, хотя и больно, но на удивление быстро, так быстро, что она не успела толком ничего почувствовать, кроме боли, ни ужаса, ни страха. Уже на второй же день на даче прямо с утра появилась молодая женщина, неизвестно как туда попавшая, которая назвалась Татьяной-кормилицей. Настину же грудь врач очень сильно перебинтовал и запретил целую неделю видеть ребёнка. Дедушка объяснил это тем, что, во-первых, её грудь испортится от кормления, а во-вторых, все дворянские семьи испокон веку пользовались простолюдинками для вскармливания своих отпрысков. Так и получилось, что самые первые минуты и дни она не видала своё дитя, не успев понять чувство материнства и привязаться к ней материнским инстинктом.
В начале октября все переехали на московскую квартиру, потому что на даче стало холодно, и ребёнок мог заболеть. С ними переехали и врач, и кормилица, и тётя Маша и они, все трое. Насте было смешно и забавно смотреть на «свою» большую семью. В первую же ночь она сбегала на свидание к своему тайному другу, красивому мужчине на портрете, пожаловаться на свою очень непонятную, но сытую и обеспеченную жизнь.
В старую школу она больше не попала. В середине октября дедушка вызвал её в свой кабинет на «серьёзный разговор», как он сообщил ей сам. Он усадил её в то же кресло, в котором она сидела самый первый день, так же взял её руку в свою, и так же мило стал ей улыбаться. Она вдруг очень испугалась этой его подготовке к серьёзному разговору. Разговор, и, правда, оказался очень серьёзным, потому что дедушка решил отправить её из дома жить и учиться в интернате. Интернат был очень уважаемый и дорогой, для детей богатых родителей, с хорошими преподавателями, с уклоном в языки по выбору и с постоянным проживанием. На выходные дни она могла, если хотела, а точнее, если он этого хотел, приезжать к дедушке в гости.
От такого предложения она опешила и не смогла в первую минуту ответить хотя бы что-нибудь. Но его решение она не смогла бы изменить, как ни старалась. Она поняла это сразу же по его серьёзному тону, с которым он преподнёс ей своё решение.
Два дня дедушка устраивал ей в доме проводы, вкусно кормил всякими разностями, одаривая деньгами, и позволил себе в пастели обладать ею сполна, не зависимо от того, что она после родов не очень-то этого хотела.
Рано утром, сразу после прощальной ночи, ещё не успев уснуть, она сбегала попрощаться к своему незнакомцу с портрета. Пожаловаться на судьбу. Он горестно выслушал её обиды и даже посочувствовал глазами и мимикой всего лица, но помочь ей чем-то, он был не в состоянии…