Круг земной - стр. 3
И ныне огонь ярости чудовищ лижет своим красным языком все западные земли. Ибо зло внутри нас.
Сейчас, в канун полнолуния месяца Жёлтеня, запершись в доме Божьем, уповаю лишь на Отца всего сущего, чтоб дал он мне силы противостоять их злой воле, когда они явятся за мной…2
Сам порядок изложения, предложенный Флодоардом, заставляет нас предположить, что речь здесь идёт о случившемся после упомянутого сражения при Дарме. Пояснения к обоим вышеприведённым цитатам отсутствуют, но, по всей видимости, только они в настоящее время могут пролить некое подобие света (весьма мутного, стоит признать) на странную историю одного малознатного рыцаря и принцессы из дома Эдгариддинов, – историю, которая могла бы считаться незначительной, если бы не её роль в пресекновении одной из древнейших монарших династий Корнваллиса.
Лонхенбург, MMXIII, R.G.G.
Пролог
Тьме многое известно,
Смурны мысли мои.
Часто видела я чёрный песок,
Сжигающий зелёные поля.
Из Топи доносятся крики
Ужасно-глубоких ледяных трещин.
Биум, биум, бамбало, дилли-дилли-до,
Баюкаю я друга своего,
И чьё-то лицо все ждёт,
Да из леса глядит в окно.
Нам не стоит шуметь,
Многие крутятся здесь.
Всю ночь у окна
Слышится чье-то дыхание3.
Порыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина на топчане очнулась от дрёмы, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, принялась раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцающим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.
Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.
– О матерь Боанн, – заученно забормотала женщина, – прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… – Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.
Она была ещё совсем не стара, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась усердно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая, с вросшей в землю двускатной крышей из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями. Хижина топилась по-чёрному.