Кровоточащий город - стр. 39
Пока мы с Ги выгружали мои книги и одежду, старик сидел в машине и смотрел прямо перед собой. Ветер подхватывал обрывки газет и пластиковые пакеты, швырял их в воздух, и они кружили, как птицы. Ги пожал мне руку, сел за руль и повернул ключ зажигания. Отец Веро высунулся из окна:
– Удачи, Чарли. Человек вы вроде бы хороший, но попали в ловушку. Помочь вам, как помог Вероник, я не могу, но удачи желаю. Прощайте.
Я махнул рукой и проводил их взглядом; на серебристом боку фургона мелькнули призрачные отражения деревьев.
Работа все глубже проникала в мою жизнь. В пятницу вечером Бородач, как обычно, ушел домой, а в понедельник утром на собрании персонала нам объявили, что он умер. Я был единственным, кто ахнул от удивления и тут же поспешно закашлялся. На следующий день Бородача сменил некий Лотар, заявивший о желании уйти от инвестиционной деятельности. Баритон рассказал мне, что Лотара выставили с прежнего места после интрижки с женой босса. У Лотара был высокий лоб с синими прожилками вен и узкие бледные губы. Он выступил перед нами с короткой речью, и, пока говорил, висок пульсировал голубым.
– Мне нужно, чтобы все работали в полную силу. Усталость – всего лишь слабость. Не расслабляйтесь – и мы будем друзьями. Подведете меня – никакой дружбы. Живите интересами компаний, которые ведете. Вы должны знать их показатели, как дату своего рождения. Жизнь нелегка. Жизнь – не забава. Мы занимаемся серьезным делом. Относитесь к жизни серьезно.
Через два дня после прихода Лотара случился забавный эпизод, единственное светлое пятно за всю ту унылую осень. Генеральный разослал предупреждение насчет антиглобалистских протестов на Беркли-сквер. Выступления могли перерасти в насильственные действия, поэтому нам надлежало проявить особую осторожность. Компания не возьмет на себя ответственность за служащих, у которых возникнет конфликт с анархистами. Нам настоятельно рекомендовалось одеться как можно неприметнее и попытаться прокрасться в здание незаметно. Ложась спать, я представлял бушующую толпу и даже себя в строю бунтовщиков – волосы торчат шипами, я выкрикиваю лозунги против всеобщего неравенства, сжигаю заработанную мелочь и бросаю яйца в продажных прислужников капитализма.
Прибыв на следующее утро на работу – в синем джемпере и джинсах, – я обнаружил на площади всего лишь трех протестующих, причем двое были явно смущены присутствием третьего, панка с огненно-рыжим ирокезом, уже пьяного и державшегося за ограждения так, будто стоял на палубе ныряющего в бездну корабля. Два других бунтаря – темноволосый парнишка и девушка с дредами – надели армейские куртки и изо всех сил старались согреться. Я посмотрел на них с презрительным высокомерием, но потом, проанализировав это чувство, понял, что завидую их неспособности интегрироваться в мир тяжкого труда и коммерции. Я завидовал их безусловной преданности делу и представлял, как они, возвратившись вечером домой, ужинают супом с чечевицей, пьют дешевое вино, ведут задушевные разговоры и выделяют час для энергичного, скучного секса.