Кровавый знак. Золотой Ясенько - стр. 48
Этот старый замок изобиловал преданиями, но такой дикой, кровавой природы, такими мрачными и страшными, что, поддержанные соответствующими рассказами, к которым восходили, для молодого человека действительно могли быть опасными. Хотя Евгения воспитывали в полной неосведомлённости об этом мире духов, к которому они относились, хоть он был скептик и смеялся над подобными байками, горячее воображение могло их невольно принять и работать на фоне их.
Действительно, эти старые изображения мечника, его дочки, жены, эта женщина с кровавой полосой, этот череп в шлеме и множество других вещей, сам рассказ о переезде в Мелштынцы были спутаны со сказочной, может, но трагической историей семьи Спытков. В этих преданиях какую-то глухую роли играла дивным стечением обстоятельств семья Яксов, к которой принадлежал Иво.
В замке хорошо только знали, что со времён мечника, о резком характере которого ходили разные слухи, ненависть между Яксами и Спытками дошла до той степени, что уже члены этих двух родов традиционно никогда не встречались. Были данные, что даже случайное столкновение их друг с другом было всегда предвидением несчастья для Спытков. Первое появление каштелянича в доме напугало старых слуг, они хотели даже отменить прогулку Евгения, не давая ему узнать того, что придавали ей значение. Но парень был своенравным, избалованным, и, получив позволение матери и горячо желая, ничем уже задержать себя не давал.
Этот случай, потому что старый двор покойного считал это страшным Божим приговором, прогнозом неминуемых несчастий, собрал своих слуг под замковой крышей. Они смотрели на отъезд паныча, покачивая головами, устрашённые фатальностью, какая, казалось, тяготела над семьёй.
Не знала ли Спыткова о тех преданиях, или ими пренебрегала, думали по-разному; но двор помнил, что каштелянич Иво некогда старался получить её руку, а мнение, какое он издавна имел в околице, уже велело опасаться одного приближения его к пани, к Мелштынцам, к Евгению. Ничего хорошего от этого получиться не могло; для многих достаточно было имени Яксы, чтобы в этом разглядеть кару Божью.
Тем временем мальчик мчался в Рабштынцы с любопытством, свойственным молодому возрасту. Он представлял их гнездом, разрушенным грифом, как их сам пан называл, но никогда такой страшной руиной. При виде этих дебрей, этих развалин, грязи и мусора, воспитанный в роскоши, он был почти испуган. Он слез с коня на тропинке и сразу появился хозяин, как будто его ждал; но не тот нарядный гость замка, но оборванный и запущенный, с неуложенными волосами, какой-то бедный рыцарь с ироничной улыбкой на губах. Он как-то насмешливо поздоровался с Евгением и вместо того чтобы проводить его в жилое крыло, повёл его по руинам, кажется, имел в этом какое-то горькое удовольствие, что хвастался перед ним своим упадком и бедностью.