Кровавый знак. Золотой Ясенько - стр. 28

– А если бы и имел, мой Боже, – с раскаянием сказал Репешко, – то должен так их использовать, чтобы что-то приносили, а что я могу из этого сделать, чтобы хоть грош получить?

– Ошибаешься, уважаемый спекулянт, ошибаешься, ты мог бы заработать на этом; я не заработаю, но ты…

– А это как? – спросил Репешко.

– Разве не видишь, что рабштынские владение, как остров, лежат посреди земель новых покупателей, что они вынуждены их купить, потому что им мешают, делают дыру в их имениях? Если бы я хотел им продать, гроша не дадут, потому что знают, что я рано или поздно должен буду от них избавиться, – но нечто иное с тобой. Ты можешь выдержать. Лишь бы не Спыткам, перепродашь, как захочешь.

Пан Никодим пожал плечами.

– С тобой дело трудное, – воскликнул Иво, – но охота в лесах, пока я здесь, обеспечена, не правда ли?

Репешко поклонился и достал часы, желая уже откланяться, каштелянич его удержал.

– Скажи мне, – сказал он потихоньку, – ты видел Спыткову?

Репешко удивленно посмотрел на него.

– Проходящую только.

– Опиши мне её. Как выглядела? Улыбающееся было лицо? Не была смущена? Ты не заметил на её лице никакой тучки? Я любопытен, о, так любопытен.

Гость не знал, как отвечать; начал очень подробное и сухое описание одежды, физиономии, черт лица. Каштелян его жадно слушал, но из этой повести должен был, пожалуй, сам угадывать действительность, потому что смутившийся Репешко нёс несуразицу.

– Она шла с сыном? Не правда ли? – спросил он. – Она вела его за руку… нежно?

– Этого я не заметил, – ответил Репешко, – только явно к мужу спешила, бежала живо, немного сонная. Лицо, полное важности и чуть суровое, немного даже грустное.

– Грустное или только растерянное? – спросил Иво. – Как тебе кажется?

– По правде сказать, я не сумел определить, не зная особы.

– Ты говоришь, что свадьбы не видел?

– Так кажется.

– Ты будешь ещё в Мелштынцах? – спросил через некоторое время каштелянич.

– Ну да, должен из-за того луга, но мне что-то кажется, что уже в замок, к пану, не пустят, и, наверное, только к Дзегеловскому отошлют.

– Однако, если ты там будешь… слушай, тогда расскажешь мне, что видел.

Репешко поклонился; каштелянич был для него всё более непонятным, но с каждой минутой пробуждал в нём больше опасения.

Спустились они так, разговаривая, вниз.

Бричка стояла неподалеку.

Пан Никодим начал прощаться, словно об этом объекте продажи совсем уже забыл; вовсе его не задерживая, тот кивнул только головой, и не спеша пошёл к себе домой.

Избавившись от него, наш несчастный скиталец вздохнул легче, залез в бричку, дал по шее задремавшему слуге и велел поспешить домой. Однако ему суждено было в этот день сталкиваться с одними неожиданностями. Не доехав до усадьбы, в дороге он нагнал возвращающегося пешком с прогулки старину ксендза пробоща Земца. Он шёл домой, а, заметив своего обычного партнера по игре в мариаш, начал махать ему рукой и давать знаки, чтобы вышел к нему. Хоть прилично уставший, Репешко вышел из брички и отослал её, уже думая пешком вернуться за разговором со старичком. Но тот пригласил его на ужин, а ужин для человека, который никогда его дома не ест, вещь милая и желанная. Ксендз Земец скучал, поэтому сразу сели за мариаш. Ксендз начал его расспрашивать, где был, что делал, кого видел. Пан Никодим не имел причин что-либо скрывать, а голова была полна особенными впечатлениями этого дня, поэтому начал со всевозможными подробностями пересказывать всё своё путешествие и приключения.