Кровавый век - стр. 236
Нужно сказать, что Петлюра не был агрессивным ксенофобом, в частности, не был и антисемитом, о чем свидетельствуют многочисленные опубликованные материалы; однако невозможно представить Петлюру женатым на еврейке, как Винниченко. Для Петлюры человек был в первую очередь представителем национального сообщества, а затем уже хорошим или злым, союзником или противником; и он готов был дружить – и убежден был, что дружил – с еврейством как обществом. Свое видение соотношения индивида и нации он формулирует выразительно: «Вслед за девятнадцатым веком, веком развития индивидуальности, идет век национальности, национальной индивидуальности, которая должна развить все свои благородные силы и приблизить время всемирного равенства и братства».[230]Не личность, а нация является субъектом и исторической индивидуальностью – эту романтическую философию XIX ст. Петлюра считает философией будущего.
Политическая наприязнь Винниченко и Петлюры имела давнюю личную и литературную историю. Тем не менее, в противостоянии Винниченко и Петлюры находит проявление в первую очередь драматичное простивостояние не личностей, а социального и национального приоритетов в украинском национальном движении.
Не случайно поддержку Петлюра получил именно от Жаботинского. Правда, Петлюра, верно определив российскую имперскую государственность как главную политическую опасность для Украины и отказавшись от всяких компромиссов с белыми и красными, все более непримиримым становился ко всему русскому (обращение «к книжкам, написанным Московскою мовою», «отравляет и деморализует» читателя[231]) и даже деградировал – его последний памфлет относительно «московской воши» просто неудобно читать.
Тем более, неправ и тенденциозен Винниченко, обвиняя Петлюру в беспринципности за то, что тот редактировал журнал «Украинская жизнь» на русском языке. В определенном понимании Винниченко больший националист, чем Петлюра, потому что он был готов вести нацию ради «украинской идеи» на союз с самим дьяволом, просился в Советскую Украину – с высокими целями, понятно – даже в страшные годы коллективизации. Петлюра был более прямолинеен и более упрям.
Первичность национального и над интернациональным, и над личностным определяет и культурную ориентацию в первую очередь не на европеизм, а на усвоение собственного наследия. Еще нужны «долгие века» осваивать национальные богатства, а мы «сразу скачем к роли Фауста в земном мире».[232] Упоминание о Фаусте адресовано европеисту и модернисту Винниченко – «курносому Мефистофелю»,