Кровавый век - стр. 128

монархией. Это значило, что важнейшие решения принимались в узком личном кругу самого царя. Правда, великокняжеские «малые дворы», которых в канун революции были десять, официально политикой не занимались, а в канун 1917 г. в большинстве находились в конфликте с императором и императрицей; и все же семейно близкие к царю лица и придворные кружки имели не меньшее влияние на события, чем партийно-политические группировки в Думе или правительстве.

Конец XIX – начало XX века в Российской империи проходит под знаком бурного экономического развития, – следствие либеральных реформ 1860-х гг., хотя и не завершенных, – и в то же время неслыханного для Европы консерватизма политического мышления. После бессмысленного убийства революционерами Александра II реакция его сына Александра III и внука Николая II на общественные движения российской общественности была просто-таки средневековой. Все усилия обоих императоров были направлены на то, чтобы само слово «конституция» было навеки забыто в России. Оба изо всех сил поддерживали режим патриархальной опеки над крестьянством, не допускали послабления общинного контроля, до последней возможности задерживали очередные шаги аграрной реформы. Только катастрофа 1905 г. заставила Николая II пойти на уступки либеральным силам общества и дать России конституцию Витте и аграрные реформы Столипина.

Символом и душой авторитарного режима Александра III – Николая II был обер-прокурор Победоносцев, воспитатель последнего царя, патологический консерватор, который органически не воспринимал даже незначительных изменений в режиме, – ему слышалась в них угроза глобальной катастрофы монархии.

Если царь Александр III был при своей реакционности человеком неглупым и остроумным, миропомазанным, работящим бюрократом, с хорошим чутьем на талантливых, пусть по-своему, помощников и с пониманием государственнической проблематики, то его сын не имел и этих добродетелей. Фамильное романовское безразличие нашло в Николае II какое-то особенно убогое выражение; в один из драматических дней Первой революции он отмечает в дневнике единственное интересное для него событие – «катался в лодке и застрелил ворону». Болезненная вялость сочувствия и сопереживания компенсировалась аристократической воспитанностью, умением поддерживать вежливый разговор, демонстрировать благосклонность, что способствовало имиджу хорошего царя; не умея настоять на своем, может, через невыразительность мыслей и чувств и внутреннюю интеллектуальную ленивость, Николай II никогда не прощал сотрудникам, если он вынужден был уступать их энергии. А мести у него всегда предшествовала вежливая доброжелательность. Иногда там, где вопрос задевал его скрытые амбиции, он неожиданно для окружения проявлял чрезвычайное упрямство, и спорить с ним не имело смысла.